Скандал в Богемии

I

За последнее время, благодаря моей недавней женитьбе, я очень редко виделся с моим другом Шерлоком Холмсом. Личное счастье и домашние интересы поглощали все мое внимание, как это всегда случается с человеком, устроившим впервые свой собственный домашний очаг, — между тем Холмс избегал, по своей цыганской натуре, всякого общества. Он жил по-прежнему в нашей общей квартире на Бэкеровской улице, углубился в свои старые книги и проводил дни то в полнейшей апатии, под влиянием наркотических средств, то во вспышках неукротимой энергии. Он, по старому, проявлял громадный интерес в изучению преступлений и его выдающиеся способности и необыкновенное дарование помогали ему находить разгадку в таких тайнах, которые уже давно были признаны полицией неразрешимыми. Время от времени до меня доходили неопределенные слухи о его деятельности. Я знал, например, о его приглашении в Одессу по делу об убийстве одного банкира; слышал, как он разъяснил все обстоятельства выдающейся трагедии братьев Аткинсон в Тримонели и как тактично и успешно довел до конца миссию, исполненную по поручению царствующего дома в Голландии. Вообще же я знал о деятельности своего прежнего товарища и сожителя но больше, чем другие лица, читающие ежедневные газеты.

Как-то раз вечером, это было 20 марта 1888 г., я проходил по Бэкеровской улице. В это время я снова занялся частной практикой и в этот вечер возвращался с консилиума. Когда я поравнялся с хорошо знакомой мне дверью, у меня явилось непреодолимое желание зайти к Холмсу и узнать, какому делу он посвящает в данное время свой необыкновенный талант. Комнаты его были ярко освещены и, взглянув в окна, я заметил силуэт его высокой худощавой фигуры, мелькающий взад и вперед.

С опущенной головой и заложенными за спину руками он шагал быстрой, порывистой походкой. Зная хорошо его привычки и манеру держать себя при том или ином настроении, я сразу понял, что он теперь снова находится в периоде бурной энергии. Очевидно, он проснулся от грез, навеянных разными снадобьями, и занят какой-нибудь загадочной историей. Я позвонил и вошел в ту самую комнату, которую когда-то разделял с ним.

Его встречу нельзя было назвать очень сердечной.

Впрочем, душевные излияние вообще не были в его натуре, но я чувствовал, что он рад меня видеть. Он не сказал почти ни слова, но дружески усадил меня в кресло, придвинул ящик с сигарами и указал на шкапик с ликерами в углу. Став затем у камина, он смерил меня долгим, пытливым взглядом.

— Женитьба пошла тебе впрок, Ватсон, — заметил он. — Мне кажется, что ты прибавился в весе на семь с половиною фунтов с тех пор, как я тебя не видел.

— Всего на семь, — ответил я.

— Правда? Я думал несколько больше. Впрочем, пол фунта это безделица. Как я замечаю, ты снова практикуешь; ты мне ничего не говорил о своем намерении снова запрячь себя.

— Отчего ты так думаешь?

— Я вижу и вывожу заключения. Вот я замечаю, между прочим, что ты недавно выходил из дома в очень плохую погоду к что у тебя, должно быть, очень неловкая и неаккуратная служанка.

— Мой милый Холмс, — сказал я, — перестань, пожалуйста; несколько столетий тому назад тебя наверное сожгли бы на костре. Правда, в прошлый четверг я ездил за город и вернулся домой промокший до костей и весь в грязи, но из чего ты мог это заключить, я все-таки не знаю, так как я тотчас же переменил платье. Что касается нашей Марии, то она действительно неисправима, и жена предупредила ее уже о расчете, но, Бога ради, откуда это тебе известно?

Он самодовольно улыбнулся, потирая свои узкие, нервные руки.

— Да ведь это так просто, — ответил он. — Мои глаза ясно говорят мне, что на внутренней стороне твоего левого сапога, освещенной как раз теперь, виднеются шесть идущих рядок царапин. Это, очевидно, сделал кто-нибудь, небрежно очищая грязь с подошв. Отсюда два вывода, — во-первых, что ты выходил в дурную погоду, а во-вторых, что у тебя для чистки сапог имеется никуда негодный образчик лондонской прислуги. Что касается твоей практики, то надо бить последним дураком, чтобы не причислить к корпорации практикующих врачей господина, от которого несет иодоформом, на правом указательном пальце имеется черное пятно от ляписа, а оттопыренный карман сюртука ясно указывает на то, что в нем спрятан стетоскоп.

Мне стало смешно, с какой легкостью он делал эти выводы.

— Когда я выслушиваю твои логические умозаключения, то они представляются простыми до смешного, и мне кажется, что я мог бы их так же хорошо вывести, — заметил я. — И все-таки меня каждый раз сызнова поражает всякое доказательство твоего остроумия, пока ты не разъяснишь весь процесс твоего мышления. А между тем мои глаза видят так же хорошо, как и твои.

— Совершенно верно, — заметил Холмс, закуривая сигару и опускаясь в кресло. — Ты видишь, но не наблюдаешь, а это громадная разница. Вот, например, ты часто видел ступеньки, ведущие из сеней в эту комнату?

— Очень часто.

— Как часто?

— Да, наверное, несколько сот раз.

— В таком случае ты, конечно, можешь сказать, сколько их?

— Сколько?.. не имею понятия.

— Ну вот! Ты видел, но не наблюдал. А я отлично знаю, что их семнадцать, потому что не только видел, но и наблюдал. — Кстати, я знаю насколько ты интересуешься моими проблемами, ты даже описал несколько случаев. Вероятно тебя заинтересует и этот случай. — Он протянул мне лист толстой розоватой почтовой бумаги, лежавший открытым на столе. — Я получил его с последней почтой; прочти, пожалуйста.

Письмо было без числа, без подписи и даже без адреса. Оно гласило следующее: «Сегодня вечером, в три четверти восьмого, вас посетит господин, желающий переговорить с вами по одному весьма важному делу. Услуги, оказанные вами недавно одному из царствующих домов Европы, служат доказательством того, что вам можно доверить вещи чрезвычайной важности. Это мнение о вас подтверждается со всех сторон. В виду этого, прошу быть к указанному времени дома и не принимать в дурную сторону, если ваш посетитель явится в маске».

— Тут кроется какая-то тайна, — заметил я. — Можешь ты это себе объяснить?

— Пока не имею никаких исходных пунктов, строить же без них какую-нибудь теорию — это капитальная ошибка. Таким путем, незаметно, ради теории создаешь факты, вместо того чтобы делать наоборот. Но, посмотрим, какое заключение ты выводишь из самого письма.

Я тщательно осмотрел почерк и бумагу.

— Автор письма очевидно находится в хороших материальных условиях, — заметил я, стараясь насколько возможно подражать приемам моего друга. — Бумага очень дорогая, она чрезвычайно толста и тверда.

— Совершенно верно, — сказал Холме, — Во всяком случае она не английского происхождения. Подержи-ка ее против света.

Я последовал его указанию и заметил с левой стороны водяные знаки в виде двух прописных букв Е и С, а с правой какой-то неизвестный герб.

— Ну-с, что ты заключаешь из этого? — спросил Холмс.

— С левой стороны инициал фабриканта.

— Хорошо, ну а справа?

— Фабричная марка в виде герба, который мне впрочем незнаком, — ответил я.

— Я кое что смыслю в геральдике и могу тебе сказать, что это богемский герб.

— В таком случае, фабрикант вероятно поставщик двора, — заметил я.

— Так-то оно так! Во всяком случае письмо это писал немец. Разве тебе не показался странным оборот фразы: «Это мнение о вас подтверждается со всех сторон». Ни француз, ни русский не напишут так; только немец бывает так неделикатен в своих выражениях. Ха, ха, мой милый, как тебе это нравится?!

Его глаза горели и он с торжествующим видом выпустил изо рта целое облако голубоватого табачного дыма.

— Теперь остается только узнать, что угодно этому немцу, который пишет на такой особенной бумаге и предпочитает явиться в маске.

В это время мы услышали звонкий стук лошадиных подков и дребезжание колес о мостовую, а затем энергичный звонок. Холмс свистнул,

— Судя но стуку — пара, — сказал он.

— Да, — продолжал он, выглядывая в окно, — изящный брум и пара чудных рысаков. Не менее полутораста гиней каждый. Ну, мой милый, если дело и не важное, то зато здесь много денег.

— Я думаю, Холмс, что мне лучше теперь удалиться.

— Ни в коем случае, доктор! Оставайся на своем месте. Что я без тебя сделаю? Кроме того, история обещает быть интересной, и я не понимаю, зачем тебе упускать такой случай.

— А твой клиент?

— Об этом не заботься. Быть может, нам обоим действительно понадобится твоя помощь. Вот он идет! Садись спокойно в кресло и наблюдай.

Медленные, тяжелые шаги, которые были слышны сначала на лестнице, а затем в коридоре, вдруг прекратились пред дверью. Послышался громкий и энергичный стук.

— Войдите, — сказал Холмс.

В комнату вошел человек ростом не менее шести футов шести дюймов, сложенный как Геркулес. Он был очень богато одет, но настоящий джентльмен не сказал бы, что со вкусом. Широкие каракулевые полосы окаймляли обшлага его рукавов и перед двубортного кафтана, а темно-синий плащ на ярко-красной шелковой подкладке был накинут на плечи и придерживался у ворота брошкой из крупного изумруда. Сапоги, доходившие до половины икр и отороченные наверху богатым мехом, дополняли впечатление какой-то странной роскоши, какое производило все его появление. В руке он держал шляпу с широкими полями. Черная полумаска, скрывавшая верхнюю част лица, была, по-видимому, только что надета, ибо, входя, он еще придерживал ее рукой. Круглая, немного выдающаяся нижняя губа и длинный прямой подбородок говорили о решительности и даже об упорстве.

— Вы получили мое письмо? — спросил он низким, грудным голосом с ясно выраженным немецким акцентом. — Я предупредил вас о своем посещении.

Он нерешительно смотрел то на меня, то на Холмса, не зная к кому обратиться,

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Холмс. — Это мой друг и товарищ доктор Ватсон, который настолько любезен, что иногда помогает мне в трудных случаях. С кем имею честь говорить?

— Называйте меня графом фон-Крамм — из X. Надеюсь видеть в вашем друге честного и скромного человека, которому я могу доверить дело чрезвычайной важности. В противном случае я предпочел бы говорить только с вами.

Я тотчас же приподнялся, чтобы уйти, но Холмс схватил меня за руку и силой усадил обратно в кресло.

— Или мы оба, или ни один, — твердо заявил он. — Все, что вы хотите мне сказать, этот господин может так же хорошо слушать, как и я.

Граф пожал плечами.

— В таком случае я должен обязать вас к двухлетнему абсолютному молчанию; после этого дело может быть оглашено, за исключением моего имени. Я не преувеличиваю, если говорю, что в настоящий момент оно может оказать влияние на европейскую политику.

— Я обязуюсь хранить молчание, — сказал Холмс.

— И я также.

— Прошу извинения за эту маску, — продолжал наш странный посетитель. — Августейшая особа, по поручению коей я действую, желает, чтобы ее уполномоченный оставался для вас неизвестным. При этом должен сознаться, что являюсь в вам под чужим именем.

— Я знал это, — сухо сказал Холмс.

— Обстоятельства дела чрезвычайно щекотливы. Необходимо, во чтобы то ни стало, предупредить скандал, который угрожает одному княжескому дому и может его серьезно скомпрометировать. Откровенно говоря, дело касается сиятельной особы царствующего дома в Б.

Холмс удобно расположился в кресле и закрыл глаза. — И это я уже знал, — пробормотал он как бы про себя.

Незнакомый глядел с нескрываемым изумлением на небрежную и апатичную позу самого ловкого и энергичного сыщика Европы. Холмс лениво открыл глаза и нетерпеливо посмотрел на своего клиента-богатыря.

— Если ваше величество соизволит пожелать сообщить мне обстоятельства дела, — заметил он, — то мне тогда будет гораздо легче дать свой совет.

Посетитель вскочил со стула я зашагал в волнении по комнате. Наконец, с отчаянием в лице, он сорвал маску и швырнул ее на пол.

— Вы правы, — воскликнул он, — я король. Для чего я пытался скрыть это?

— Да, для чего собственно? — прошептал Холмс. — Раньше, чем ваше величество успели что-нибудь сказать, я уже знал, кого имею честь видеть у себя.

Наш странный посетитель снова сел на прежнее место и провел рукой по своему высокому белому лбу.

— Но вы ведь понимаете, должны понимать, что я не привык лично заниматься такими делами. А между тем я не мог доверить такого щекотливого дела ни одному посреднику, не отдав себя всецело в его руки. И вот, в надежде на вашу помощь, я инкогнито приехал в Лондон.

— В таком случае, прошу ваше величество рассказать, в чем дело, — сказал Холмс, снова закрывая глаза.

— История вкратце следующая. Пять лет тому назад, во время своего продолжительного пребывание в Варшаве, я познакомился с известной авантюристкой Иреной Адлер. Имя это, вероятно, знакомо вам.

— Будь так добр, доктор, посмотри в моем указателе, — сказал Холмс не открывая глаз. Уже много лет тому назад он начал систематически записывать все кажущееся ему важным, будь то люди или какие-нибудь факты, так что, о чем бы вы ни заговорили, обо всем у него были подробные сведения. И на сей раз я нашел требуемую биографию, помещенную между биографиями еврея-раввина и контр-адмирала, автора сочинения о рыбах, живущих на большой глубине.

— Ну-ка, посмотрим, что это за особа, — заметил Холмс. — Гм... Родилась в Нью-Джерси в 1858 году. Контральто... гм... Ла-Скала... гм! Примадонна оперного театра в Варшаве — да! Оставила сцену — ага! Живет в Лондоне — отлично!

— И вот, ваше величество, были с этой молодой особой в интимных отношениях и писали ей компрометирующие письма, которые очень хотели бы получить обратно. Не правда-ли?

— Совершенно верно, но как...

— Вы были с ней тайно обвенчаны?

— Нет.

— Имеются ли какие-нибудь условия или обязательства.

— Никаких.

— Я не понимаю тогда, в чем дело. Если бы молодая особа вздумала воспользоваться этими письмами для шантажных или иных целей, то каким образом она могла бы доказать их подлинность?

— А мой почерк?

— Ба!.. Подлог!

— А моя особенная бумага?

— Украдена.

— Моя печать?

— Подделана.

— Моя фотография?

— Куплена.

— Но мы сняты вдвоем.

— О! Вот это очень скверно! Это была большая неосторожность.

— Я был не в своем уме.

— Вы серьезно скомпрометировали себя.

— Я был тогда очень молод и не думал еще о государственных делах. Мне и теперь всего только тридцать лет.

— Нужно вернуть фотографию.

— До сих пор все было напрасно.

— Пробовали вы пустить в ход деньги?

— Она не согласна ни на какую сумму.

— Тогда надо ее украсть.

— Было сделано пять попыток. Два раза проникли в ее квартиру, один раз во время ее путешествие перерыли весь багаж. Два раза на нее было сделано нападение... и все напрасно.

— Не нашли никаких следов?

— Ни малейших.

Холмс засмеялся.

— Довольно забавная история!

— Для меня она чертовски серьезна, — заметил с упреком король.

— Эго правда! Что она намерена делать с фотографией?

— Она хочет меня погубить.

— Каким образом?

— Я собираюсь жениться.

— Слышал.

— На Клотильде, второй дочери короля скандинавского. Вам, вероятно, знакомы строгие принципы этого дома. Сама Клотильда — олицетворенная чистота и невинность. Если на меня ляжет малейшая тень — все погибло.

— А Ирена Адлер?

— Грозит послать им портрет. И она это сделает! Я убежден, что сделает: вы не знаете ее железного характера. Ах, ее чудное святое выражение лица, к сожалению, ничего об этом не говорит. Нет ничего такого, на что бы она не решилась, лишь бы помешать моей свадьбе, решительно ничего!

— Фотография наверное еще у нее?

— Наверное.

— Откуда вы это знаете?

— Она поклялась отослать ее лишь в день объявление о помолвке. Это будет в следующий понедельник.

— О, значит у нас еще три дня впереди, — спокойно заметил Холмс. — Это очень удачно, так как у меня есть всего одно или два дела. Ваше величество остаетесь конечно в Лондоне?

— Разумеется. Вы найдете меня в Ленгеме под именем графа фон-Крамма.

— Следовательно, я буду туда сообщать о наших успехах.

— Будьте добры. Вы можете себе представить, как я волнуюсь.

— Теперь остается еще выяснить денежный вопрос.

— Я даю вам carte blanche.

— Полную?

— Я готов уступить один из моих дворцов, лишь бы получить фотографию.

— А текущие расходы?

Король вынул из под плаща туго набитый бумажник и положил его на стол.

— Здесь триста фунтов золотом и семьсот кредитными билетами, — сказал он.

Холмс написал на листке, вырванном из записной книжки, расписку в получении и передал ее королю.

— Позвольте адрес нашей дамы.

— Бриони-Лодж, Серпентин-Авеню, Сент-Джонский парк.

Холмс записал.

— Еще один вопрос: это кабинетный портрет?

— Да.

— Позвольте пожелать вам спокойной ночи, ваше величество. Смею высказать надежду, что вскоре смогу доставить вам приятные известия. Будь здоров, Ватсон, — сказал он, когда раздался стук отъезжающей королевской кареты. — Буду очень рад видеть тебя завтра в три часа дня, хотел бы поболтать с тобой об этой истории.

II

На другой день ровно в три часа я был уже в Бекеровской улице, но Холмс еще не возвращался. Хозяйка сообщила мне, что он ушел утром до восьми. Я уселся подле камина с твердым намерением дождаться его во что бы то ни стало. Я сильно заинтересовался настоящим делом, и хотя оно и не имело ужасного и необыкновенного характера тех двух преступлений, которые уже раньше описаны, но характер самого происшествие и высокое положение клиента придавали ему совсем особый отпечаток. Кроме того, я предвкушал удовольствие снова увидеть ясную, блестящую логику моего друга и мастерские приемы, с которыми он схватывал суть дела. Я так привык к постоянным успехам его, что возможность неудачи мне даже не приходила в голову.

Около четырех часов дверь отворилась, и в комнату вошел пьяный конюх с всклокоченными волосами и бакенбардами.

Красное лицо и поношенное платье производили впечатление человека, впавшего в бедность и спившегося. Несмотря на то, что я хорошо знал ловкость Холмса по части переодевания, все-таки прошло некоторое время, пока я убедился, что вижу его пред собой.

Он слегка кивнул мне головой и скрылся в спальню, откуда вернулся через пять минут в изящном безукоризненном, как всегда, костюме. Заложив руки в карманы, он удобно устроился в кресле перед камином и начал самым искренним образом хохотать.

— Вот так штука, — вскричал он и снова принялся хохотать до тех пор, пока в полном изнеможении откинулся на спинку кресла.

— Что случилось?

— Курьезная история! Ты наверное не угадаешь, чем я был сегодня занят и чем закончил свою экскурсию.

— Не имею понятия. Вероятно, знакомился с домом и привычками Ирены Адлер?

— Совершенно верно, и имел при этом всевозможные приключения. Сегодня утром я ушел из дома в виде конюха без службы. Знаешь ли, среди этих людей существует удивительное единодушие, настоящее франкмасонство. Если ты член их компании, то можешь узнать все, что только захочешь. Я вскоре отыскал квартиру Ирены. Это двухэтажная вилла красивая как бонбоньерка; сзади тянется отличный сад, фасад же здания выходит прямо на улицу. С правой стороны находится обширная, хорошо обставленная, комната для жилья с большими доходящими почти до пола окнами с теми глупыми английскими запорами, которые может открыть всякий ребенок. Кроме этого, я не нашел ничего особенного, разве только, что с крыши кучерского дома можно попасть в окно прихожей. Я прошелся вдоль улицы и нашел, что мои предположения оправдались; в проулке, идущем вдоль одной из стен сада, находились конюшни. Я помог конюхам почистить лошадей и получил за это стаканчик пива и целый ворох сведений об Ирене Адлер. Правда, мне пришлось выслушать биографию по крайней мере еще двенадцати господ, живущих по соседству и ни капельки меня не интересовавших.

— Ну с, а что же Ирена? — спросил я.

— О, она вскружила головы всем мужчинам целого квартала. Во всех конюшнях Серпентин-Авеню господствует мнение, что она самое очаровательное существо на земном шаре. Она ведет очень замкнутый образ жизни, изредка выступает в концертах, ежедневно выезжает в пять часов и возвращается к обеду в семь. Все остальное время она всегда дома. Ее часто посещает только один господин, красивый брюнет, который бывает у нее ежедневно, а иногда даже два раза в день. Этот господин некий Гофруа Нортон из Иннер-Тампля. Вот видишь, что значит войти в доверие к кучерам. Они много раз отвозили его домой и имели о нем подробные сведения. Когда их красноречие иссякло, я медленно вышел на улицу, остановился по близости и начертил план атаки.

Этот Нортон является, очевидно, не маловажным фактором в нашем деле. Он адвокат — это неприятное обстоятельство. Какие отношение могли существовать между ними и на каком основании он так часто навещал госпожу Адлер? Кто она ему? Клиентка, друг или возлюбленная? В первых двух случаях она, вероятно, дала ему фотографию на хранение, но в последнем этого можно было не опасаться. От решения этого вопроса зависело, продолжать ли мне свои наблюдения в вилле или перенести театр действий в квартиру адвоката. Пункт весьма щекотливый и осложняющий все дело. Боюсь, что надоедаю тебе такими подробностями, но для дальнейшего понимания положения вещей они безусловно необходимы.

— Я внимательно слежу за твоими словами, — ответил я.

— В то время как я раздумывал, на что решиться, к Бриони-Лодж приблизился кабриолет, остановившийся пред виллой. Из него выскочил очень красивый господин с орлиным носом и изящной бородкой, по-видимому, тот самый, которого мне описали. Он, казалось, очень торопился, приказал кучеру подождать, промчался мимо прислуги, отворившей двери, с видом человека, чувствующего себя здесь как дома.

Он пробыл там около получаса, я видел его время от времени через окно комнаты, по которой он ходил взад и вперед, с волнением о чем то говоря и сильно жестикулируя руками. Ее я не видел. Вдруг он вышел, еще больше прежнего взволнованный. Прежде чем сесть в кабриолет, он посмотрел на часы. — Поезжай, что есть духу! Сначала к Гроссу и Хенкей, в Регент-стрит, а затем в церковь Св. Моники в Эджуэр-Рид. Пол-гинеи, если довезешь в двадцать минут.

Кабриолет помчался, а я стал раздумывать, не последовать ли мне за ним, как вдруг заметил маленькое изящное ландо, приближающееся к дому.

Кучер только что остановился, не успев даже застегнуть своего кафтана, как из дома выскочила дама и быстро сама открыла дверцы ландо.

— В церковь Св. Моники, Джон! — крикнула она. — Пол-соверена, если поспеешь туда в двадцать минут.

— Я видел ее мельком, но этого было достаточно, чтобы убедиться, что ради нее мужчина способен натворить глупостей... Случай был слишком хорош, Ватсон. К счастью, я нашел вблизи извозчика, который вывел меня из затруднения. Кучер с недоверием посмотрел на такого невзрачного седока, но, прежде чем он успел выразить свой протест, я сидел уже в карете. — Пол-соверена, если довезешь меня в двадцать минут до церкви Св. Моники! Было без двадцати пяти минут двенадцать и мне было совершенно ясно, что должно произойти.

Мы ехали очень быстро, но все-таки они поспели раньше. Когда мы прибыли, кабриолет и ландо с обмыленными лошадьми стояли уже у церкви. Я расплатился с извозчиком и быстро вошел. Кроме двух прибывших и пастора, в церкви не было ни души. У последнего был очень смущенный вид. Все трое стояли подле алтаря и пастор оживленно объяснял им что-то. Я прошел к боковому приделу с видом праздно-шатающегося, случайно попавшего в церковь. Как вдруг, к моему великому удивлению, все трое обратили на меня внимание, а Гофруа Нортон быстро направился ко мне.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Вы можете оказать нам большую услугу. Идемте скорее, идемте же!

— Зачем? — спросил я.

— Идите, идите, пожалуйста! Еще три минуты и все пропало.

Он почти насильно потащил меня к алтарю, и прежде чем я успел сообразить, в чем дело, я уже давал ответы, которые мне шептали на ухо и которые удостоверяли то, чего я никогда не знал. Словом, я был официальным свидетелем бракосочетания девицы Ирены Адлер и господина Гофруа Нортона.

В одну минуту все было кончено; с одной стороны меня благодарил новобрачный, с другой молодая, впереди же выражал свою признательность сам пастор. Уверяю тебя, что никогда в жизни я не был в талом нелепом положении, и воспоминание о нем вызвало у меня теперь неудержимый смех. По-видимому, не были соблюдены все предварительные формальности, и поэтому священник ни за что не соглашался венчать без свидетеля. Если бы я не подвернулся случайно под руку, жениху пришлось бы искать кого-нибудь на улице. Невеста подарила мне соверен, который я привешу на память в виде брелока.

— Да, это совершенно неожиданный оборот дела, — сказал я. — Что же дальше?

— Этот случай серьезно угрожал моим планам. Дело имело вид, будто парочка собирается тотчас же уехать, и поэтому нужно было принять быстрые и энергичные меры. Однако, они расстались на паперти: он уехал в Тампль, а она к себе домой.

— В пять часов я поеду, как всегда, в парк, — сказала она ему на прощанье. Дальше я не расслышал. Они разъехались по разным направлениям, а я отправился, чтобы заняться своими собственными делами.

— Какими?

— Холодным ростбифом и стаканом пива, — ответил он, дергая сонетку.

— Я до сих пор не имел времени подумать о пище, а вечером буду вероятно еще больше занят. Во всяком случае, я надеюсь, доктор, на твою поддержку.

— С удовольствием.

— Ты ведь не боишься немного нарушить закон?

— Ни капельки.

— Далее если, на худой конец, тебя засадят в кутузку?

— Если за что-нибудь интересное, то готов.

— Штука отличная!

— Тогда я к твоим услугам.

— Я был уверен, что могу на тебя надеяться.

— Что же ты собираешься сделать?

— Когда госпожа Турнер принесет нам завтрак, я все расскажу тебе. Извини, — сказал он энергично принимаясь за еду, принесенную хозяйкой, — я буду говорить во время завтрака, у меня остается очень мало времени.

Через два часа мы должны находиться на театре военных действий, ибо госпожа Ирена возвращается с прогулки в семь часов. Если мы хотим ее встретить, то должны отправиться в Бриони-Лодж.

— А затем?

— Остальное предоставь мне. Я уже принял надлежащие меры. Я предупреждаю тебя только об одном: что бы на случилось, ты совершенно не должен вмешиваться. Понял?

— Значит, я должен соблюдать нейтралитет?

— Безусловный. Вероятно, произойдут кое-какие не-приятные столкновения, но ты не беспокойся. Когда меня, что самое главное, внесут в дом, скандал прекратится. Через четыре или пять минут в гостиной отворят окно. Ты должен находиться вблизи этого окна.

— Понимаю.

— Ты будешь видеть меня из окна и не должен спускать с меня глаз.

— Хорошо.

— Как только я подниму руку, ты бросишь в комнату одну вещь, которую я тебе дам, и начнешь в ту же минуту кричать: «Пожар!». Ты все это заметил себе?

— Как нельзя лучше.

— Здесь нет ничего опасного, — сказал он, вынимая из кармана продолговатый сверток, напоминающий сигару.

— Это обыкновенная дымная ракета, снабженная с обоих концов пистонами, которые воспламеняются при падении. Этим ограничиваются твои обязанности. Твой крик о пожаре быстро соберет толпу народа. Ты не обращай на нее внимания и спокойно отправляйся на другую сторону улицы. Приблизительно через десять минут я подойду к тебе. Надеюсь, что я все ясно объяснил?

— Я должен равнодушно отнестись ко всему, про-исходящему вокруг меня, приблизиться к окну, наблюдать за тобой, бросить по твоему знаку эту ракету, затем крикнуть «пожар!» и ждать тебя на углу?

— Совершенно верно.

— Можешь вполне положиться на меня.

— Отлично! Однако уже пора приготовиться к своей роли.

Он ушел в спальню и через несколько минут вернулся оттуда превратившись в добродушного бесхитростного пастора-методиста. Черная шляпа с широкими полями, широкие панталоны, белый парик, кроткая улыбка и особое всегда сопровождающее ее выражение лица, вместе с приятным, несколько любопытным взглядом, — все было представлено как нельзя лучше. Выражение лица, манеры, все его существо менялись для каждой новой роли.

В три четверти седьмого мы были в Серпентин-Авеню. Наступали сумерки, и только что зажгли фонари; мы прошлись взад и вперед перед виллой, в ожидании хозяйки. Дом оказался точно таким, каким я представлял себе его по краткому описанию Холмса, но окружающая местность была менее уединенной, чем я ожидал. Маленький переулок по соседству был даже очень оживлен. На одном углу стояла группа веселых оборванцев, куривших трубки; подле них остановился точильщик со своим колесом, за ними два солдата заигрывали с какой то горничной, а несколько прилично одетых молодых людей разгуливали взад и вперед с сигарами во рту.

— Видишь ли, — заметил Холмс, — эта свадьба значительно упрощает дело. Фотография является теперь обоюдоострым оружием. Я не думаю, чтобы ей было очень интересно показать карточку Нортону, так же как нашему клиенту не хотелось бы, чтобы она попала в руки его принцессы. Спрашивается только, где ее найти?

— Действительно... где?

— Вряд ли она держит ее при себе. Кабинетная карточка слишком велика, чтобы ее можно было спрятать в дамском платье. Значит, по-видимому, она не носит ее с собой.

— Где же она может быть спрятана?

— Быть может у ее банкира или адвоката. Но и то и другое сомнительно. Зачем ей передавать другому лицу? На себя саму она могла положиться; но она не была уверена, сможет ли даже деловой человек не поддаться политическому или иному влиянию. Прими, кроме того, во внимание, что она решилась пустить карточку на днях в дело и поэтому должна иметь ее всегда под рукой. Следовательно, фотография может находиться только в ее собственной квартире.

— Но там уже два раза шарили.

— Пустяки! Они не знали, где искать.

— Как же ты будешь искать?

— Я совсем не буду искать.

— А что же?

— Она сама мне укажет.

— Она не захочет.

— Я не дам ей возможности отказаться. Слышишь! Вот приближается карета! Итак, исполни точно мою инструкцию!

Показался свет каретных фонарей, и маленькое, элегантное ландо подъехало к вилле. Не успело оно остановиться, как один из толпы бросился вперед, чтобы открыть дверцы и получить на водку, но другому тоже захотелось что-нибудь заработать и он подбежал к карете, оттолкнув первого. Завязалась ужасная ссора, в которую вмешались оба солдата, защищая одну сторону, а к противной партии присоединился точильщик. Началась отчаянная драка, и вышедшая из ландо дама в один момент очутилась в центре возбужденных и споривших людей, которые орали и бросались друг на друга с палками и кулаками. Холмс бросился в середину свалки, чтобы защитить даму, но он не успел еще добраться до нее, как вдруг вскрикнул и упал обливаясь кровью.

Увидя это, толпа разбежалась и только несколько более приличных молодых людей, бывших свидетелями этой сцены, поспешили на помощь к даме и раненому. Ирена Адлер неспешно взбежала на крыльцо, но остановилась на пороге и обернулась к улице. Ее чудная фигура ясно выделялась из освещенной прихожей.

— Что с бедным старичком? Он тяжело ранен? — спросила она.

— Он умер! — крикнуло несколько голосов.

— Нет, нет, он еще жив! — перебил кто-то, — но его не довезут живым до больницы.

— Вот порядочный человек! — сказала какая то женщина: — если бы он не вмешался, они наверное сорвали бы с дамы часы с цепочкой. Это была шайка негодяев. Ах, он еще шевелится!

— Его нельзя оставлять на улице. Разрешите, мисс, внести его к вам?

— Разумеется! Несите его в гостиную! Там очень удобный диван. Сюда, пожалуйста!

Медленно и торжественно внесли Холмса в виллу и положили в лучшей комнате; из окна я наблюдал всю эту сцену. Шторы еще не были спущены, и я видел Холмса, лежащего на диване.

— Неужели, играя такую злую шутку, он не чувствует в данную минуту угрызений совести? — промелькнуло у меня в голове. Мне лично стало за себя очень стыдно столь жестоко обманывать эту прелестную женщину, с такой чудной грацией и заботливостью ухаживающую за раненым. Но все-таки я не мог отступать и потому старался не анализировать своего поведения и вынул из кармана ракету. Я успокаивал себя тем, что мы не при-чиним ей никакого вреда, а наоборот, хотим помешать ей повредить другому. Холмс приподнялся и сделал движение, как будто ему душно.

Горничная поспешила к окну и открыла его. В эту минуту я увидел приподнятую руку Холмса, бросил в комнату ракету и крикнул изо всей мочи «пожар!» На мой крик моментально собралась толпа народа и все начали кричать «пожар, пожар!»

Комната наполнилась густым облаком дыма, вылетавшего из окна. Я видел неясные тени мечущихся взад и вперед людей и вскоре услышал голос Холмса, который уверял кого-то, что это фальшивая тревога. Я протиснулся через волнующуюся толпу, добрался до угла улицы и прождал не более десяти минут, как Холмс взял меня под руку, и мы с облегченным и удовлетворенным чувством отправились домой. Несколько минут он шел быстро и молчал, пока мы не свернули на Эджуэр-рид.

— Ты очень ловко исполнил свою задачу, доктор, — заметил он. — Лучше и желать нельзя. Теперь все в порядке.

— Ты достал фотографию?

— Нет, но я знаю, где она.

— Как же ты это узнал?

— Она мне сама показала, как я тебе и говорил.

— Ничего не понимаю.

— Я не намерен делать из этого тайны, — сказал он смеясь. — Это очень просто. Ты, конечно, догадался, что все люди на улице были в заговоре. Все они были наняты мною.

— Это я сообразил.

— И вот, когда поднялся скандал, у меня в руке было немного жидкой красной краски. Упав на землю, я вы-мазал ею лицо, которое приняло ужасный вид. Это ведь старый фокус!

— И это я понял.

— Меня внесли в дом. Она не могла помешать этому... Я очнулся как раз в той комнате, которую себе наметил. Гостиная примыкает к ее спальне, так что от меня не могло ничего укрыться. Они положили меня на диван, я тяжело дышал, служанка открыла окно, затем наступила твоя очередь.

— Что это могло тебе помочь?

— О, очень много! Когда женщина думает, что дом ее горит, она инстинктивно бросается к тому, что ей наиболее дорого. Это вполне естественно, и я неоднократно извлекал из подобных поступков пользу. Замужняя женщина и мать бросается к своему ребенку, незамужняя хватает ящик с драгоценностями. Я был убежден в том, что для Ирены самая ценная вещь именно та фотография, о которой мы хлопочем. Она готова пожертвовать всем, лишь бы спасти ее. Тревога пожара была отлично разыграна. Дым и крики потрясли бы и железные нервы. Она тотчас же выдала себя. Фотография находится в нише под выдвижной дощечкой, как раз над сонеткой. Ирена моментально бросилась туда и я быстрым взглядом успел заметить, что она действительно схватила фотографическую карточку. Когда я крикнул, что все это фальшивая тревога, она быстро положила ее на прежнее место, взглянула на ракету и выбежала из комнаты. Больше я ее не видел. Я встал и собрался, извинившись, удалиться. Мне пришло в голову, не захватить ли с собой, пользуясь суматохой, фотографию, но в эту минуту вошел кучер, который не спускал с меня глаз, пока я не ушел. Я решил, что более благоразумно подождать, так как излишняя поспешность могла испортить все дело.

— А теперь? — спросил я.

— Почти все уже сделано.

— Завтра утром мы с королем отправимся к ней с визитом. Если хочешь, идем с нами. Нас попросят подождать в гостиной, но вряд ли хозяйка найдет нас и фотографию, когда выйдет к гостям. Быть может, его величество почувствует себя особенно удовлетворенным, достав карточку собственными руками.

— Когда мы отправимся?

— В восемь часов утра. В это время хозяйка еще будет неодета и мы будем иметь полную свободу действий. Нам необходимо, конечно, спешить, ибо нельзя знать, какие перемены в ее жизни и привычках вызовет эта свадьба. Я сейчас же извещу короля.

Во время этого разговора мы незаметно дошли до Бэкеровской улицы и остановились у входа. Холмс искал в кармане ключ, как вдруг какой-то прохожий приветствовал его: «спокойной ночи, господин Холмс!» Улица была в это время довольно многолюдна, но мы все-таки заметили, что приветствие послал молодой человек в длинном пальто в складках. Не успели мы оглянуться, как он уже исчез в толпе.

— Этот голос я уже где-то слышал, — сказал Холмс, всматриваясь в тускло освещенную улицу. — Кто бы это, черт возьми, мог быть?

III

Ночь эту я провел у Холмса. Мы только что уселись на другое утро за завтрак, как в комнату спешно вошел король.

— Неужели она у вас? — вскрикнул он, схватив Холмса за плечи и пытливо смотря ему в глаза.

— Пока еще нет.

— Но вы надеетесь?

— Да.

— Так идем! Я сгораю от нетерпения.

— Надо сперва послать за каретой.

— Мой брум внизу.

— Тем лучше.

Мы сошли вниз и тотчас же помчались в Бриони-Лодж.

— Ирена Адлер вышла замуж, — заметил Холмс.

— Вышла замуж? Когда?

— Вчера.

— За кого?

— За одного английского адвоката, по имени Нортон.

— Неужели? Ну, любить его она во всяком случае не может.

— А между тем, в ваших интересах, чтобы она его любила.

— Почему?

— Потому что это избавило бы ваше величество от дальнейших неприятностей. Если Ирена любит своего мужа, то она не любит ваше величество. Если она вас не любит, то для чего ей разрушать ваши будущие планы.

— Совершенно верно! А все-таки... Ах, если бы она была нашего круга — какая бы из нее вышла королева!

Он погрузился в молчаливое раздумье и до нашего приезда в Бриони-Лодж не проронил ни слова. Входные двери виллы были широко раскрыты, и на пороге стояла пожилая женщина. Она следила за тем, как мы выходили из экипажа, с саркастической улыбкой на устах.

— Господин Шерлок Холмс, не правда ли? — спросила она.

Мой друг тревожно и пытливо посмотрел на нее.

— Да, я Холмс.

— Так и есть! Барыня предупредила меня, что вы вероятно приедете. Она уехала сегодня утром со своим супругом на континент в четверть шестого, с поездом, идущим из Черинг-Гросса.

— Что?..

Весь побледнев, Холмс отскочил от неожиданности назад.

— Значит, она оставила Англию?..

— Да, и навсегда.

— А бумаги? — спросил хриплым голосом король. — Значит, все погибло?!

— Посмотрим, — сказал Холмс. Он оттолкнул служанку и бросился стремглав в гостиную; король и я поспешили за ним. Мебель была сдвинута со своего места и стояла в беспорядке, где попало; раскрытые шкафы и комоды были наскоро перерыты и часть вещей вынута. Холмс бросился к сонетке, отодвинул маленькую заслонку в нише и вытащил из отверстия фотографическую карточку и письмо. Это был портрет Ирены Адлер в вечернем туалете; письмо же было адресовано Шерлоку Холмсу.

Мой друг разорвал конверт, и мы все втроем принялись читать. Письмо было написано в полночь и было следующего содержания:

«Любезный мистер Холмс!

Вы поистине удивительно провели свою роль, и вам вполне удалось войти ко мне в доверие. До тревоги я ничего не подозревала, и только когда суматоха прошла, я поняла, что выдала себя, и стала обдумывать свое положение. Уже несколько месяцев тому назад меня предостерегали относительно вас и говорили, что вы единственный человек, которого король выберет в качестве поверенного. Я узнала также ваш адрес. И несмотря на все это, я сама указала вам то, что вы желали знать. Сначала мне было совестно за мое недоверие по отношению к такому милому старику-пастору, но, вы знаете, я сама была актрисой и замаскирование не новость для меня. Я часто даже пользовалась этим уменьем. Я послала моего кучера Джона в гостиную следить за вами, а сама поспешила наверх и оделась в «походный костюм», как я его называю. Я успела еще выйти вслед за вами, чтобы проводить вас до дома и самой убедиться, что являюсь предметом забот знаменитого Шерлока Холмса. Я была даже настолько неосторожна, что пожелала вам спокойной ночи; затем я поспешила разыскать моего мужа.

Мы решили, что самое лучшее, чтобы избавиться от такого страшного противника, — это бежать. Поэтому завтра вы найдете уже пустое гнездышко. Что касается фотографии, то ваш клиент может быть вполне спокоен. Я люблю и любима гораздо более благородным человеком, чем он. Король может делать все, что ему заблагорассудится, я ухожу с его пути, несмотря на его тяжкую вину по отношению ко мне. Фотографию я оставляю у себя, как орудие самозащиты на случай могущих возникнуть впоследствии поползновений. Взамен ее, я оставляю другую фотографию; быть может, королю интересно сохранить ее. Засим, милейший мистер Холмс, остаюсь навсегда преданная вам

Ирена Нортон, урожд. Адлер».

— Что за женщина! Нет, скажите сами, что это за женщина! — воскликнул король, когда мы прочитали письмо. — Не говорил ли я вам, как она решительно и энергично поступает?! Какая чудная королева вышла бы из нее! Жаль, очень жаль, что она не имеет надлежащего общественного положения!

— Судя по тому, что я о ней узнал, она в некотором отношении во всяком случае стоит на одном уровне с вашим величеством, — холодно ответил Холмс. — Очень сожалею лишь об одном, что не мог довести дела до более успешного конца.

— Напротив, любезнейший, — с живостью воскликнул король, — лучшего успеха я не могу и желать. Ее слово твердо, как скала. Фотография теперь для меня так же безопасна, как если бы ее сожгли.

— Чрезвычайно счастлив слышать такие слова вашего величества.

— Весьма и весьма обязан вам. Скажите, пожалуйста, чем могу вас отблагодарить? Вот кольцо... — он снял с пальца кольцо с крупным изумрудом, положил на ладонь и протянул Холмсу.

— Ваше величество обладаете гораздо более для меня ценною вещью.

— Пожалуйста, назовите ее.

— Вот эта фотография.

Король с изумлением посмотрел на него.

— Карточка Ирены?! Разумеется, если вы хотите ее иметь.

— Очень благодарен. Вопрос исчерпан. Честь имею кланяться. — Он поклонился и вышел, не замечая протянутой руки короля.

* * *

Таким то счастливым образом был предупрежден страшный скандал, угрожавший Богемскому королевству, а остроумные планы Шерлока Холмса разрушены благодаря хитрости женщины. Он обыкновенно посмеивался над женского хитростью, но после случая с Иреной Адлер я не слышал от него насчет этого ни слова.