Пестрая лента

Из приключений Шерлока Холмса.

Просматривая свои заметки о тех семидесяти с чем-то случаях, по которым я в эти восемь лет изучал способ расследований друга моего — Шерлока Холмса, я нахожу между ними много трагических, несколько комических, большое количество просто странных, но ни одного заурядного или ничтожного дела. Из всех этих разнообразных дел, я не помню ни одного, которое носило бы такой мрачный характер, как дело, связанное с хорошо известной в провинции Сёррей семьей Ройлот из замка Сток-Моран. События этого дела относятся еще к первому времени моей дружбы с Холмсом, до моей женитьбы, когда мы оба жили еще вместе в нашей квартире в Бэкер-Стрите.

Вот как было дело.

В начале апреля 1883 года я, проснувшись как-то утром, увидел у своей кровати Шерлока Холмса, совершенно одетого. Он вставал обыкновенно поздно, на часах же, на камине, было всего только четверть восьмого, и потому я взглянул на него с удивлением и некоторой досадой за нарушение моих привычек.

— Очень мне жаль будить вас, Уатсон — сказал он, — но в это утро всем нам пришлось рано встать. Сперва разбудили мистрис Худзон, она пришла ко мне, а я к вам. Какая-то барышня, говорят, приехала сюда в большом волнении и требует меня. Она сидит и ждет в гостиной. Когда молодые барышни разъезжают по столице в этот час утра и будят людей, то следует предполагать, что им надо сообщить что-нибудь очень важное. Если же случай этот окажется интересным, вы, вероятно, пожелаете проследить его с самого начала. Потому-то я на всякий случай и пришел разбудить вас.

— Вы правы, друг мой, я ни за что не упущу его.

Я не знал большого удовольствия, как сопровождать Холмса в его расследованиях, а потому поспешно оделся и через несколько минут был готов идти с ним в гостиную. У окна сидела дама, вся в черном, с густым вуалем на лице; она встала, когда мы вошли.

— Здравствуйте, — весело сказал Холмс. — Я — Шерлок Холмс, а это близкий друг мой и товарищ, доктор Уатсон, в присутствии которого вы можете говорить так же свободно, как и наедине со мной. А хорошо, что мистрис Худзон догадалась затопить камин. Пожалуйста, подвиньтесь поближе к нему, сейчас я велю подать вам чашку горячего кофе: я вижу, что вы дрожите от холода.

— Я дрожу не от холода, — тихим голосом отвечала дама, пересаживаясь ближе к камину.

— Отчего же?

— От страха, м-р Холмс, от ужасного страха.

С этими словами она подняла вуаль, и мы увидели, что она действительно находилась в самом жалком состоянии душевного волнения; ей нельзя было дать более тридцати лет, но волосы ее местами преждевременно поседели, а выражение лица было утомленное и страдальческое. Шерлок Холмс окинул ее всю своим быстрым, внимательным взглядом.

— Не бойтесь, — сказал он ей, успокоивая ее, нагнувшись к ней и гладя ее по руке. — Мы скоро разберем, в чем дело, и без сомнения уладим все. Вы, я вижу, приехали сегодня утром по железной дороге.

— Разве вы знаете меня?

— Нет, но я вижу оставшуюся половинку возвратного билета в вашей перчатке. Вы, вероятно, выехали рано из дому, и вам пришлось долго ехать в кабриолете по тяжелой, грязной дороге до станции.

Дама сильно вздрогнула и с недоумением уставилась на него.

— В этом нет ничего удивительного, — сказал он, улыбаясь. — Левый рукав вашей кофточки забрызган грязью по крайней мере в семи местах. Грязь эта еще совсем свежа. Я не знаю другого экипажа, который так брызгал бы грязью, как кабриолет, к тому же в нем приходится сидеть по левую сторону от кучера.

— Каким бы путем вы это ни узнали, во всяком случае это верно, — сказала она. — Я уехала из дома до шести часов, была на станции Летерхед в двадцать минут седьмого и приехала сюда с первым поездом. Я пришла сказать вам, что не могу дольше так жить, что непременно сойду с ума, если это будет продолжаться. Мне не к кому обратиться, — никого у меня нет, кроме одного человека, который любит меня всей душой, но в этом случае ничего сделать не может. Я слыхала о вас, м-р Холмс, от мистрис Фэринтом, которой вы так помогли в тяжелую минуту ее жизни. Она дала мне ваш адрес. О, прошу вас, не можете ли вы помочь мне, хотя бы только тем, что вы постараетесь осветить тот густой мрак неизвестности и тайны, который окружает меня? В настоящую минуту я не могу ничем наградить вас за ваши услуги, но через месяц или два я буду замужем и буду сама располагать доходами своего состояния, и тогда вы увидите, что я сумею быть благодарной.

Холмс подошел к письменному столу, вынул из ящика маленькую записную книжку и внимательно стал перелистывать ее.

— Фэринтом, — сказал он. — Ах да, я помню! Это было дело с опаловой диадемой. Это, кажется, было еще до вас, Уатсон. Я могу только сказать, что буду очень рад посвятить себя вам с тем же вниманием, с каким я действовал в деле вашей приятельницы. Что касается награды, то я нахожу ее в своем призвании, но если вам угодно будет понести те расходы, которые мне, может быть, придется сделать по вашему делу, то вы можете уплатить мне их в какое время вам будет удобно. Теперь же я попрошу вас сообщить нам все, что может дать нам понятие о вашем деле.

— К сожалению, — отвечала наша посетительница, — весь ужас моего положения именно и заключается в том, что страх мой так не определен и что подозрение мое возбуждают такие мелочи, что посторонний легко может считать их совершенно ничтожными. Даже тот, к кому я прежде всех имею право обратиться за советом и помощью, смотрит на все, что я ему говорю, как на фантазии и представления нервной женщины. Он не говорит этого, но я вижу это по его взгляду, избегающему меня, и по ответам, которыми он старается успокоить меня. Я слыхала однако, м-р Холмс, что вы глубоко вникли и изучили разнообразные виды зла в человеческом сердце. Может быть, вы дадите мне совет, как мне избегнуть той опасности, которая окружает меня.

— Я весь к вашим услугам.

— Меня зовут Элен Стонер, и живу я со своим отчимом, последним потомком одного из древнейших саксонских родов Англии, Ройлот из замка Сток-Моран на западной границе провинции Сёррей.

Холмс кивнул головой.

— Фамилия эта известна мне, — сказал он.

— Семья эта в свое время была одной из самых богатых в Англии, и владения ее простирались за границы Сёррей в Бёркшир на север и в Хэмпшир на запад. В прошлом столетии однако четыре владельца их один за другим оказались очень расточительными и беспорядочными людьми, и разорение семьи, начатое ими, довершено было еще игроком, владевшим имениями во времена регентства. Ничего не осталось от этого обширного владения, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, который уже тоже заложен на тяжких условиях.

Последний владелец имения прожил там свой век в грустном положении нищего дворянина. Единственный сын его, мой отчим, сознавая необходимость искать других средств к существованию, и получив взаймы некоторую сумму денег от родственника, посвятил себя медицине и, окончив курс, отправился в Калькутту. Там, благодаря научным знаниям его и силе воли, он приобрел обширную практику. Раз как-то, в припадке гнева, вызванного воровством, совершенным в его доме, он до смерти избил своего буфетчика-туземца и с трудом избежал смертного приговора. Ему пришлось долго просидеть в заключении, после чего он вернулся в Англию мрачным и разочарованным человеком.

Во время своего пребывания в Индии доктор Ройлот женился на моей матери, мистрис Стонер, молодой вдове генерал-майора Стонера, служившего в бенгальской артиллерии. Сестра моя Джулия и я были двойни, и нам было всего два года, когда мать наша вступила во второй брак. У нее было порядочное состояние, с которого она получала не менее тысячи фунтов годового дохода. По духовному завещанию она передала все в руки доктора Ройлота до тех пор, пока мы будем жить вместе с ним, с условием, чтобы он выплачивал нам известную сумму в год, если мы выйдем замуж. Вскоре после нашего возвращения в Англию, мать наша погибла во время железнодорожного крушения недалеко от Кру. Доктор Ройлот после этого отказался от всех попыток приобрести практику в Лондоне и уехал с нами жить в свой родовой дом Сток-Моран. Доход с капитала, оставленного нам матерью, удовлетворял все наши потребности, и, казалось, не было причины нам не жить в счастии и довольстве.

Около этого времени, однако, совершилась страшная перемена в характере нашего отчима. Вместо того, чтобы познакомиться и войти в сношения с нашими соседями, которые от души обрадовались тому, что последний потомок семьи Ройлот из Сток-Морана поселился в своем имении, он заперся в своем доме и если изредка и выходил из него, то только для какой-нибудь свирепой ссоры с первым встречным, попадавшимся ему на глаза. Необузданно гневный нрав, доходящий почти до помешательства, был наследственен в мужском поколении этой семьи, а у отчима моего он, я думаю, развился еще сильнее вследствие продолжительного пребывания в тропическом климате. Целый ряд самых унизительных ссор последовал за этим, из которых две кончились в полицейском участке. Теперь он сделался страшилищем всей деревни; люди бегут от него при его появлении, тем более, что он обладает большой физической силой и совершенно теряет всякую власть над собой, когда рассердится. На прошлой неделе он перебросил деревенского кузнеца через перила моста в реку, и только тем, что я отдала все деньги, какие могла собрать, мне удалось охранить его от нового публичного скандала. У него совсем нет друзей, кроме кочующих цыган, им он то и дело позволяет располагаться табором на необработанных, поросших терновником полях своего имения. Сам он ходит к ним в шалаши, проводит с ними целые дни, а иногда даже уходит с табором кочевать по целым неделям. Кроме того, он еще большой любитель разных индийских животных, которых иногда присылает ему один его корреспондент из Индии. Так, например, в настоящую минуту у нас по полям и саду бегают на свободе чита и павиан и наводят страх на жителей деревни почти наравне со своим господином.

По тому, что я рассказала вам, вы можете представить себе, что нам с бедной сестрой моей жилось не очень-то весело. Никакая прислуга не хотела оставаться у нас в доме, и нам подолгу приходилось справлять самим всю домашнюю работу. Сестре моей было не более тридцати лет, когда она умерла; а волосы ее уже начали седеть, так же, как теперь мои.

— Разве сестра ваша скончалась?

— Она умерла ровно два года тому назад. О смерти ее мне именно и хочется поговорить с вами. Вы легко можете понять, что, живя такою жизнью, нам мало приходилось видеть людей нашего возраста и положения. У нас есть однако тетя, незамужняя сестра моей матери, мисс Гонория Вестфэль, которая живет в Хэрро; нам изредка бывало позволено навещать ее на несколько времени. Джулия ездила туда на Рождество два года тому назад, познакомилась там с одним морским офицером и сделалась его невестой. Отчим мой узнал об этой помолвке, когда сестра вернулась домой, и не отказал ей в своем согласии. Только, за две недели до дня, назначенного для ее свадьбы, случилось именно то страшное событие, которое лишило меня единственного близкого мне человека.

Шерлок Холмс все время сидел, прислонившись к спинке стула, закрыв глаза и оперев голову на подушку, теперь он слегка раскрыл веки и взглянул на свою посетительницу.

— Пожалуйста, будьте точны в подробностях. — сказал он.

— Это будет мне не трудно, потому что все мельчайшие обстоятельства этих страшных минут врезались у меня в памяти. Дом, как я уже говорила вам, очень стар, и только в одном флигеле его можно еще жить. Все спальни находятся в первом этаже этого флигеля, а гостиные в средней части здания. Из этих спален первая — комната доктора Ройлота, вторая — комната моей сестры, а крайняя — моя. Между ними нет сообщения, но все они выходят в один коридор. Достаточно ясно я говорю?

— Вполне.