Дом, где разбиваются сердца

Фантазия в русском стиле на английские темы

Действующие лица

Элли Дэн.

Капитан Шотовер.

Леди Эттеруорд, миссис Хэшебай, его дочери.

Гектор Хэшебай.

Рэндел Эттеруорд.

Мадзини Дэн, отец Элли.

Босс Менген.

Няня Гинесс.

Билли Дэн.

Действие первое

Ясный сентябрьский вечер. Живописный гористый пейзаж северного Суссекса открывается из окон дома, построенного наподобие старинного корабля с высокой кормой, вокруг которой идет галерея. Окна в виде иллюминаторов, обшитые досками, идут вдоль всей стены настолько часто, насколько это позволяет ее устойчивость. Ряд шкафчиков под окнами образует ничем не обшитый выступ, прерывающийся примерно на середине, между ахтерштевнем и бортами, двухстворчатой стеклянной дверью. Вторая дверь несколько нарушает иллюзию, она приходится как бы по левому борту корабля, но ведет не в открытое море, как ей подобало бы, а в переднюю. Между этой дверью и галереей стоят книжные полки. У двери, ведущей в переднюю, и у стеклянной двери, которая выходит на галерею, – электрические выключатели. У стены, изображающей правый борт, – столярный верстак, в тисках его закреплена доска. Пол усеян стружками, ими же доверху наполнена корзина для бумаги. На верстаке лежат два рубанка и коловорот. В этой же стене, между верстаком и окнами, узкий проход с низенькой дверцей, за которой видна кладовая с полками; на полках бутылки и кухонная посуда. На правом борту, ближе к середине, дубовый чертежный стол с доской, на которой лежат рейсшина, линейки, угольники, вычислительные приборы; тут же блюдечки с акварелью, стакан с водой, мутной от красок, тушь, карандаши и кисти. Доска положена так, что окно приходится с левой стороны от стула чертежника. На полу, справа от стола, корабельное кожаное пожарное ведро. На левом борту, рядом с книжными полками, спинкой к окнам, стоит диван; это довольно массивное сооружение из красного дерева престранно покрыто вместе с изголовьем брезентом, на спинке дивана висят два одеяла. Между диваном и чертежным столом, спинкой к свету, большое плетеное кресло с широкими подлокотниками и низкой покатой спинкой; у левой стены, между дверью и книжной полкой, – небольшой, но добротный столик тикового дерева, круглый, с откидной крышкой. Это единственный предмет убранства в комнате, который – впрочем, отнюдь не убедительно – позволяет допустить, что здесь участвовала и женская рука. Голый, из узких досок, ничем не покрытый пол проконопачен и начищен пемзой, как палуба.

Сад, куда ведет стеклянная дверь, спускается на южную сторону, а за ним уже виднеются склоны холмов. В глубине сада возвышается купол обсерватории. Между обсерваторией и домом – маленькая эспланада, на ней флагшток; на восточной стороне эспланады висит гамак, на западной стоит длинная садовая скамья.

Молодая девушка, в шляпе, перчатках и плаще, сидит на подоконнике, повернувшись всем телом, чтобы видеть расстилающийся за окном пейзаж. Она сидит, опершись подбородком на руку, свесив небрежно другую руку, в которой она держит томик Шекспира, заложив палец на той странице, где она читала. Часы бьют шесть.

Молодая девушка поворачивается и смотрит на свои часы. Она встает с видом человека, который давно ждет и уже выведен из терпения. Это хорошенькая девушка, стройная, белокурая, с вдумчивым лицом, она одета очень мило, но скромно, – по всей видимости, это не праздная модница. Со вздохом усталой покорности она подходит к стулу у чертежного стола, садится, начинает читать Шекспира. Постепенно книга опускается на колени, глаза девушки закрываются, и она засыпает.

Пожилая служанка входит из передней с тремя неоткупоренными бутылками рома на подносе. Она проходит через комнату в кладовую, не замечая молодой девушки, и ставит на полку бутылки с ромом, а с полки снимает и ставит на поднос пустые бутылки. Когда она идет обратно, книга падает с колен гостьи, девушка просыпается, а служанка от неожиданности так вздрагивает, что чуть не роняет поднос.

Служанка. Господи помилуй!

Молодая девушка поднимает книгу и кладет на стол.

Простите, что я разбудила вас, мисс. Только я что-то вас не знаю. Вы кого же здесь ждете?

Девушка. Я жду кого-нибудь, кто бы дал мне понять, что в этом доме знают о том, что меня сюда пригласили.

Служанка. Как, вы приглашены? И никого нет? Ах ты господи!

Девушка. Какой-то сердитый старик подошел и посмотрел в окно. И я слышала, как он крикнул: «Няня, тут у нас на корме молоденькая хорошенькая женщина, подите-ка узнайте, что ей нужно». Это вы няня?

Служанка. Да, мисс. Я няня Гинесс. А это, значит, был старый капитан Шотовер, отец миссис Хэшебай. Я слышала, как он кричал, но я подумала, что он насчет чего-нибудь другого. Верно, это миссис Хэшебай вас и пригласила, деточка моя?

Девушка. По крайней мере, я так поняла. Но, пожалуй, мне, право, лучше уйти.

Няня. Нет, что вы, бросьте и думать об этом, мисс. Если даже миссис Хэшебай и забыла, так это будет для нее приятный сюрприз.

Девушка. Признаться, для меня это был довольно неприятный сюрприз, когда я увидела, что меня здесь не ждут.

Няня. Вы к этому привыкнете, мисс. Наш дом полон всяческих сюрпризов для того, кто не знает наших порядков.

Капитан Шотовер неожиданно заглядывает из передней; это еще вполне крепкий старик с громадной белой бородой; он в бушлате, на шее висит свисток.

Капитан Шотовер. Няня, там прямо на лестнице валяются портплед и саквояж; по-видимому, брошены нарочно для того, чтобы каждый о них спотыкался. И еще теннисная ракетка. Что за дьявол все это набросал?

Девушка. Боюсь, что это мои вещи.

Капитан Шотовер (подходит к чертежному столу). Няня, кто эта заблудившаяся юная особа?

Няня. Они говорят, мисс Гэсси пригласила их, сэр.

Капитан Шотовер. И нет у нее, бедняжки, ни родных, ни друзей, которые могли бы ее предостеречь от приглашения моей дочери? Хорошенький у нас дом, нечего сказать! Приглашают юную привлекательную леди, вещи ее полдня валяются на лестнице, а она здесь, на корме, предоставлена самой себе – усталая, голодная, заброшенная. Это у нас называется гостеприимством! Хорошим тоном! Ни комнаты не приготовлено, ни горячей воды. Нет хозяйки, которая бы встретила. Гостье, по-видимому, придется ночевать под навесом и идти умываться на пруд.

Няня. Хорошо, хорошо, капитан. Я сейчас принесу мисс чаю, и пока она будет пить чай, комната будет готова. (Обращается к девушке.) Снимите, душенька, шляпку. Будьте как дома. (Идет к двери в переднюю.)

Капитан Шотовер (когда няня проходит мимо него). «Душенька»! Ты воображаешь, женщина, что, если эта юная особа оскорблена и оставлена на произвол судьбы, ты имеешь право обращаться к ней так, как ты обращаешься к моим несчастным детям, которых ты вырастила в полнейшем пренебрежении к приличиям?

Няня. Не обращайте на него внимания, деточка. (С невозмутимым спокойствием проходит в переднюю и направляется в кухню.)

Капитан Шотовер. Окажите мне честь, сударыня, сообщите, как вас зовут? (Усаживается в большое плетеное кресло.)

Девушка. Меня зовут Элли Дэн.

Капитан Шотовер. Дэн… Был у меня как-то давно боцман, который носил фамилию Дэн. Он, в сущности, был китайским пиратом, потом открыл лавочку, торговал всякой корабельной мелочью; и у меня есть полное основание полагать, что все это он украл у меня. Можно не сомневаться, что он разбогател. Так вы – его дочь?

Элли (возмущенная). Нет. Конечно нет! Я с гордостью могу сказать о своем отце, что хотя он и не преуспел в жизни, зато ни одна душа не может сказать про него ничего дурного. Я считаю, что мой отец – лучший из людей.

Капитан Шотовер. Должно быть, он очень переменился. Не достиг ли он седьмой степени самосозерцания?

Элли. Я вас не понимаю.

Капитан Шотовер. Но как это ему удалось, если у него есть дочь? У меня, видите ли, сударыня, две дочери. Одна из них Гесиона Хэшебай, которая вас сюда пригласила. Я вот стараюсь поддерживать порядок в этом доме, а она его переворачивает вверх дном. Я стремлюсь достигнуть седьмой степени самосозерцания, а она приглашает гостей и предоставляет мне занимать их.

Няня возвращается с чайным подносом и ставит его на тиковый столик.

Есть у меня еще дочь, которая, слава богу, находится в весьма отдаленной части нашей империи со своим чурбаном мужем. Когда она была маленькой, она считала резную фигуру на носу моего корабля, который назывался «Неустрашимый», самой прекрасной вещью на свете. Ну, а ее жених несколько напоминал эту фигуру. У него было точь-в‑точь такое же выражение лица: деревянное, но в то же время предприимчивое. Вышла за него замуж. И ноги ее больше не будет в этом доме.

Няня (подвигает столик с чайным прибором к столу). Вот уж, можно сказать, вы маху дали. Как раз она сию минуту в Англии. Вам уже три раза на этой неделе говорили, что она едет домой на целый год, для поправления здоровья. И вы должны бы радоваться, что увидите свою родную дочь после стольких лет разлуки.

Капитан Шотовер. А я нисколько не радуюсь. Естественный срок привязанности человеческого животного к своему детенышу – шесть лет. Моя дочь Ариадна родилась, когда мне было сорок шесть, сейчас мне восемьдесят восемь. Если она явится сюда, меня нет дома. Если ей что-нибудь нужно, пусть берет. Если она будет спрашивать обо мне – внушите ей, что я дряхлый старик и совершенно ее не помню.

Няня. Ну что это за разговоры при молодой девушке! Нате, душечка, выпейте чайку. И не слушайте его. (Наливает чашку чаю.)

Капитан Шотовер (гневно поднимаясь). Силы небесные! Они поят невинного ребенка индийским чаем, этим зельем, которым они дубят свои собственные кишки. (Хватает чашку и чайник и выливает все в кожаное ведро.)

Элли (чуть не плача). Ах, прошу вас, я так устала. И мне так хотелось пить.

Няня. Ну что же это вы делаете! Глядите, ведь бедняжка едва на ногах держится.

Капитан Шотовер. Я вам дам моего чаю. И не прикасайтесь к этому обсиженному мухами сухарю. Этим только собак кормить. (Исчезает в кладовой.)

Няня. Ну что за человек! Недаром говорят, будто б он, перед тем как его произвели в капитаны, продал душу черту там, на Занзибаре. И чем он старше становится, тем я все больше этому верю.

Женский голос из передней: «Есть кто-нибудь дома? Гесиона! Няня! Папа! Да пойдите же вы кто-нибудь сюда. Возьмите мои вещи».

Слышен глухой стук, словно кто-то бьет зонтиком по деревянной панели.

Няня. Господи ты боже мой! Это мисс Эдди. Леди Эттеруорд, сестра мисс Хэшебай. Та самая, о которой я говорила капитану. (Откликается.) Иду, мисс, иду!

Она ставит столик обратно на место около двери и поспешно идет к выходу, но сталкивается с леди Эттеруорд, которая врывается в комнату в страшном волнении. Леди Эттеруорд – очень красивая, прекрасно одетая блондинка. У нее такие стремительные манеры и она так быстро говорит, что с первого взгляда производит ошибочное впечатление смешной и глуповатой.

Леди Эттеруорд. Ах, это ты, няня. Как поживаешь? Ты ни чуточки не постарела. Что, никого нет дома? А где Гесиона? Разве она меня не ждет? Где прислуга? А чей это багаж там на лестнице? Где папа? Может быть, все спать легли? (Замечает Элли.) Ах, простите, пожалуйста. Вы, верно, одна из моих племянниц. (Подходит к ней с раскрытыми объятиями.) Поцелуйте свою тетю, душечка.

Элли. Я здесь только гостья. Это мои вещи на лестнице.

Няня. Я сейчас пойду принесу вам, душенька, свежего чайку. (Берет поднос.)

Элли. Но ведь старый джентльмен сказал, что он сам приготовит чай.

Няня. Да бог с вами! Он уже и позабыл, за чем пошел. У него все в голове мешается да с одного на другое перескакивает.

Леди Эттеруорд. Это о папе?

Няня. Да, мисс.

Леди Эттеруорд (сердито). Не будь дурой, нянька, не смей называть меня мисс.

Няня (спокойно). Хорошо, милочка. (Уходит с подносом.)

Леди Эттеруорд (стремительно и шумно опускается на диван). Представляю себе, что вы должны испытывать. Ах этот дом! Я возвращаюсь сюда через двадцать три года. И он все такой же: вещи валяются на лестнице; невыносимо распущенная прислуга; никого дома; гостей принять некому; для еды нет никаких установленных часов; и никто никогда и есть не хочет, потому что вечно все жуют хлеб с маслом или грызут яблоки. Но самое ужасное – это тот же хаос и в мыслях, и в чувствах, и в разговорах. Когда я была маленькая, я по привычке не замечала этого – просто потому, что я ничего другого и не видела, – но я чувствовала себя несчастной. Ах, мне уже и тогда хотелось, мне так хотелось быть настоящей леди, жить как все другие, чтобы не приходилось обо всем думать самой. В девятнадцать лет я вышла замуж, лишь бы вырваться отсюда. Мой муж, сэр Гастингс Эттеруорд, был губернатором всех колоний британской короны по очереди. Я всегда была хозяйкой правительственной резиденции. И я была счастлива. Я просто забыла, что люди могут жить вот так. Но мне захотелось повидать отца, сестру, племянников и племянниц – когда-то же это приходится делать, вы сами понимаете. Я просто мечтала об этом. И вот в каком состоянии я нахожу родительский дом! Как меня принимают! Невозмутимая наглость этой Гинесс, нашей старой няньки. И право же, Гесиона могла бы хоть дома-то быть; могли бы они хоть что-нибудь для меня приготовить. Вы уж простите меня, что я так разоткровенничалась, но я в самом деле ужасно расстроена, обижена и разочарована. Если бы я только знала, что так будет, я бы не поехала сюда. У меня большое искушение повернуться и уехать, не сказав им ни слова. (Чуть не плачет.)

Элли (тоже очень огорченная). Меня тоже никто не встретил. Мне тоже кажется, что лучше уехать. Но как это сделать, леди Эттеруорд! Вещи мои на лестнице, дилижанс уже уехал.

Из кладовой появляется капитан Шотовер, у него в руках лакированный китайский поднос с очень красивым чайным прибором. Он ставит его сначала на край стола, стаскивает чертежную доску на пол и прислоняет ее к ножке стола, а затем подвигает поднос на середину. Элли с жадностью наливает чай.

Капитан Шотовер. Вот вам чай, юная леди! Как? Еще одна дама? Надо еще чашку принести. (Направляется к кладовой.)

Леди Эттеруорд (поднимается с дивана, задыхаясь от волнения). Папа, что же ты, не узнаешь меня? Я твоя дочь.

Капитан Шотовер. Глупости. Моя дочь спит наверху. (Исчезает в дверях.)

Леди Эттеруорд отходит к окну, чтобы не видно было, что она плачет.

Элли (подходит к ней с чашкой в руках). Не огорчайтесь так. Вот выпейте чашку чаю. Он очень старый и ужасно странный. Вот так же он и меня встретил. Я понимаю, что это ужасно. Мой отец для меня все на свете. Я уверена, он это не нарочно.

Капитан Шотовер возвращается с чашкой.

Капитан Шотовер. Ну вот, теперь на всех хватит. (Ставит чашку на поднос.)

Леди Эттеруорд (истерическим голосом). Папа, но ты же не мог забыть меня. Я Ариадна. Маленькая Пэдди Пэткинс. Что же ты даже не поцелуешь меня? (Бросается к нему на шею.)

Капитан Шотовер (стоически перенося ее объятия). Как это может статься, чтобы вы были Ариадной? Вы, сударыня, женщина в летах. Прекрасно сохранившаяся женщина, но уже немолодая.

Леди Эттеруорд. Да ты вспомни, сколько лет ты меня не видел, папа. Ведь я же должна была стать старше, как и все люди на свете.

Капитан Шотовер (высвобождаясь из объятий). Да, пора бы уж вам почувствовать себя постарше и перестать бросаться на шею к незнакомым мужчинам. Может быть, они стремятся достигнуть седьмой степени самосозерцания.

Леди Эттеруорд. Но я твоя дочь! Ты не видел меня столько лет!

Капитан Шотовер. Тем более. Когда наши родственники дома, нам приходится постоянно помнить об их хороших качествах, – иначе их невозможно было бы выносить. Но когда их нет с нами, мы утешаем себя в разлуке тем, что вспоминаем их пороки. Вот так-то я и привык считать мою отсутствующую дочь Ариадну сущим дьяволом. Так что не пытайтесь снискать наше расположение, выдавая себя за нее. (Решительным шагом уходит на другой конец комнаты.)

Леди Эттеруорд. Снискать расположение… Нет, это уж в самом деле… (С достоинством.) Прекрасно! (Садится к чертежному столу и наливает себе чашку чаю.)

Капитан Шотовер. Я, кажется, плохо выполняю свои хозяйские обязанности. Вы помните Дэна? Вилли Дэна?

Леди Эттеруорд. Этого гнусного матроса, который ограбил тебя?

Капитан Шотовер (представляя ей Элли). Его дочь. (Садится на диван.)

Элли (протестуя). Да нет же!

Входит няня со свежим чаем.

Капитан Шотовер. Унесите вон это пойло. Слышите?

Няня. А ведь действительно приготовил чай. (Элли.) Скажите, мисс, как это он про вас не забыл? Видно, вы произвели на него впечатление.

Капитан Шотовер (мрачно). Юность! Красота! Новизна! Вот чего недостает в этом доме. Я глубокий старик. Гесиона весьма относительно молода. А дети ее не похожи на детей.

Леди Эттеруорд. Как дети могут быть детьми в этом доме? Прежде чем мы научились говорить, нас уже пичкали всякими идеями, которые, может быть, очень хороши для языческих философов лет под пятьдесят, но отнюдь не подобают благопристойным людям в каком бы то ни было возрасте.

Няня. Помню, вы и раньше всегда говорили о благопристойности, мисс Эдди.

Леди Эттеруорд. Няня, потрудитесь запомнить, что я леди Эттеруорд, а не мисс Эдди, и никакая не деточка, не цыпочка, не крошечка.

Няня. Хорошо, душенька. Я скажу всем, чтобы они называли вас миледи. (С невозмутимым спокойствием берет поднос и уходит.)

Леди Эттеруорд. И это называется удобство! Какой смысл держать в доме такую неотесанную прислугу?

Элли (встает, подходит к столу и ставит пустую чашку). Леди Эттеруорд, как вам кажется, миссис Хэшебай на самом деле ждет меня или нет?

Леди Эттеруорд. Ах, не спрашивайте. Вы ведь сами видите, я только что приехала – единственная сестра, после двадцати трех лет разлуки, – и по всему видно, что меня здесь не ждали.

Капитан Шотовер. А какое это имеет значение, ждали эту юную леди или не ждали? Ей здесь рады. Есть кровать, есть еда. И я сам приготовлю ей комнату. (Направляется к двери.)

Элли (идет за ним, пытаясь остановить его). Ах, пожалуйста, прошу вас…

Капитан уходит.

Леди Эттеруорд, я просто не знаю, что мне делать. Ваш отец, по-видимому, твердо убежден, что мой отец – это тот самый матрос, который его ограбил.

Леди Эттеруорд. Лучше всего сделать вид, что вы этого не замечаете. Мой отец очень умный человек, но он вечно все забывает. А теперь, когда он так стар, разумеется, это еще усилилось. И надо вам сказать, иной раз очень трудно бывает поверить всерьез, что он действительно забыл.

Миссис Хэшебай стремительно вбегает в комнату и обнимает Элли. Она на год, на два старше леди Эттеруорд и, пожалуй, даже еще красивей. У нее прекрасные черные волосы, глаза как колдовские озера и благородная линия шеи, короткая сзади и удлиняющаяся меж ключицами. Она, в отличие от сестры, в роскошном халате из черного бархата, который оттеняет ее белую кожу и скульптурные формы.

Миссис Хэшебай. Элли! Душечка моя, детка! (Целует ее.) Давно ли вы здесь? Я все время дома. Я ставила цветы и убирала вашу комнату. И только на минуточку присела, чтобы посмотреть, удобно ли я вам поставила кресло, как сразу и задремала. Папа разбудил меня и сказал, что вы здесь. Представляю себе, что вы почувствовали, когда вас никто не встретил и вы очутились здесь совсем одна и думали, что про вас забыли. (Снова целует ее.) Бедняжечка! (Сажает Элли на диван.)

В это время Ариадна отходит от стола и направляется к ним, желая обратить на себя внимание.

Ах, вы приехали не одна? Познакомьте меня.

Леди Эттеруорд. Гесиона, может ли это быть, что ты не узнаешь меня?

Миссис Хэшебай (со светской учтивостью). Разумеется, я прекрасно помню ваше лицо. Но где мы с вами встречались?

Леди Эттеруорд. Да разве папа не сказал тебе, что я здесь? Нет, это уж чересчур. (В негодовании бросается в кресло.)

Миссис Хэшебай. Папа?

Леди Эттеруорд. Да, папа. Наш папа! Негодная ты, бесчувственная кукла! (Возмущенная, поднимается.) Сию минуту уезжаю в гостиницу.

Миссис Хэшебай (хватает ее за плечи). Господи Боже мой! Силы небесные! Неужели это Эдди?

Леди Эттеруорд. Ну конечно я Эдди. И не настолько уж я изменилась, чтобы ты не узнала меня, если бы хоть немножко любила. А папа, по-видимому, даже не счел нужным и упомянуть обо мне.

Миссис Хэшебай. Вот так история! Садись. (Толкает ее обратно в кресло, вместо того чтобы обнять, и становится позади.) Но у тебя прекрасный вид! Ты стала гораздо красивее, чем была. Ты, конечно, познакомилась с Элли? Она собирается выйти замуж за настоящего борова, миллионера. Жертвует собой, чтобы спасти отца, который беден, как церковная мышь. Ты должна мне помочь уговорить ее, чтобы она этого не делала.

Элли. Ах, пожалуйста, не надо, Гесиона.

Миссис Хэшебай. Душенька, этот субъект сегодня приедет сюда с вашим отцом и будет приставать к вам. Не пройдет и десяти минут, как всем все станет ясно. Так зачем же делать из этого тайну?

Элли. Он совсем не боров, Гесиона. Вы не знаете, как он был добр к моему отцу и как я ему благодарна.

Миссис Хэшебай (обращается к леди Эттеруорд). Ее отец замечательный человек, Эдди. Его зовут Мадзини Дэн. Мадзини был знаменитостью, и это был близкий знакомый Эллиных бабушки и дедушки. А они были поэты – ну, как Браунинги… И когда Эллин отец появился на свет, Мадзини сказал: «Вот еще один солдат свободы». Так они его и назвали Мадзини. И он тоже по-своему борется за свободу, поэтому-то он так и беден.

Элли. Я горжусь тем, что он беден.

Миссис Хэшебай. Ну конечно, душечка. Но почему же не оставить его в этой бедности и не выйти за того, кого вы любите?

Леди Эттеруорд (внезапно вскакивает, не владея собой). Гесиона, ты меня поцелуешь или нет?

Миссис Хэшебай. А зачем это тебе нужно, чтобы тебя целовали?

Леди Эттеруорд. Мне не нужно, чтобы меня целовали, но мне нужно, чтобы ты вела себя как подобает. Мы сестры, мы не виделись двадцать три года. Ты должна меня поцеловать.

Миссис Хэшебай. Завтра утром, дорогая моя. Прежде, чем ты намажешься. Терпеть не могу, когда пахнет пудрой.

Леди Эттеруорд. Бесчувственная…

Ее прерывает вернувшийся капитан.

Капитан Шотовер (обращаясь к Элли). Комната вам готова.

Элли встает.

Простыни были совершенно сырые, но я переменил их. (Идет на левый борт, к двери в сад.)

Леди Эттеруорд. Хм… А как мои простыни?

Капитан Шотовер (останавливаясь в двери). Могу вам дать совет – проветрите их или просто снимите и спите завернувшись в одеяло. Вы будете спать в прежней комнате Ариадны.

Леди Эттеруорд. Ничего подобного. В этой жалкой каморке? Я имею право рассчитывать на лучшую комнату для гостей.

Капитан Шотовер (невозмутимо продолжает). Она вышла замуж за чурбана. Она говорила, что готова выйти за кого угодно, лишь бы вырваться из дому.

Леди Эттеруорд. Ты, по-видимому, просто притворяешься, что не узнаешь меня. Я ухожу отсюда.

Из передней входит Мадзини Дэн. Это маленький пожилой человек, глаза навыкате, доверчивый взгляд, степенные манеры. Он в синем саржевом костюме и в расстегнутом макинтоше. В руках мягкая черная шляпа, вроде тех, что носят священники.

Элли. Наконец-то! Капитан Шотовер, вот мой отец.

Капитан Шотовер. Этот? Чепуха! Ни капельки не похож. (Выходит в сад, сердито хлопнув дверью.)

Леди Эттеруорд. Я не допущу, чтобы меня умышленно не замечали и делали вид, что принимают за кого-то другого. Я пойду и сию же минуту объяснюсь с папой. (Мадзини.) Простите, пожалуйста. (Уходит за капитаном, небрежно на ходу кивая Мадзини, который на ее кивок отвечает поклоном.)

Миссис Хэшебай (радушно пожимая руку Мадзини). Как это мило с вашей стороны, что вы приехали, мистер Дэн. Вы не обижаетесь на папу, не правда ли? Он у нас совсем сумасшедший, но абсолютно безобидный. И при этом необыкновенно умный. Вы еще побеседуете с ним, и с большим удовольствием.

Мадзини. Я надеюсь. (Элли.) А вот и ты, Элли, милочка. (С нежностью берет ее под руку.) Я вам очень признателен, миссис Хэшебай, за то, что вы так добры к моей дочери. Боюсь, что у нее не получилось бы никакого праздника, если бы не ваше приглашение.

Миссис Хэшебай. Да нет, что вы. Это так мило с ее стороны, что она к нам приехала, она будет привлекать сюда молодых людей.

Мадзини (улыбаясь). Боюсь, что Элли мало интересуется молодыми людьми, миссис Хэшебай. В ее вкусе скорее положительные, серьезные люди.

Миссис Хэшебай (с внезапной резкостью). Может быть, вы снимете пальто, мистер Дэн? Там, в углу в передней – шкаф для пальто, шляп и всего прочего.

Мадзини (поспешно выпуская руку Элли). Да, благодарю вас. Мне, конечно, надо было… (Уходит.)

Миссис Хэшебай (выразительно). Старая скотина!

Элли. Кто?

Миссис Хэшебай. Кто! Да он – вот этот, он самый. (Показывает пальцем вслед Мадзини.) «Положительные, серьезные»… скажите!

Элли (пораженная). Неужели это может быть, чтобы вы сказали так о моем отце!

Миссис Хэшебай. Сказала. И вы это отлично знаете.

Элли (с достоинством). Я немедленно ухожу из вашего дома. (Поворачивается к двери.)

Миссис Хэшебай. Если вы только посмеете, я сейчас же доложу вашему отцу, почему вы это сделали.

Элли (оборачиваясь). Но как вы можете так обращаться с вашим гостем, миссис Хэшебай?

Миссис Хэшебай. Мне казалось, что вы зовете меня Гесиона.

Элли. Теперь – конечно нет.

Миссис Хэшебай. Отлично. Я все расскажу вашему отцу.

Элли (огорченная). Ах!

Миссис Хэшебай. Если вы только двинете пальцем, если только хоть на минуту станете на его сторону, против меня и против вашего собственного сердца… я поговорю с этим прирожденным солдатом свободы так, что он потом целую неделю будет стоять на голове, этот старый эгоист.

Элли. Гесиона! Мой отец эгоист? Как мало вы знаете…

Ее прерывает Мадзини, который возвращается, запыхавшийся и взволнованный.

Мадзини. Элли! Менген приехал. Я думал, может быть, лучше тебя предупредить. Простите меня, миссис Хэшебай, этот престранный старый джентльмен…

Миссис Хэшебай. Папа? Вполне согласна с вами.

Мадзини. Ах, простите… Ну да, разумеется. Меня несколько смутило его обращение. Он заставил Менгена что-то там делать в саду. И требует, чтобы и я тоже…

Раздается громкий свисток. Голос капитана: «Боцман, наверх!» Снова громкий свисток.

Мадзини (растерянно). О господи, мне кажется, это он меня зовет… (Поспешно выбегает.)

Миссис Хэшебай. Вот мой отец – это действительно замечательный человек!

Элли. Гесиона, выслушайте меня. Вы просто не понимаете. Мой отец и мистер Менген были еще детьми, и мистер Мен…

Миссис Хэшебай. Мне совершенно все равно, чем они были. Только давайте лучше сядем, если вы собираетесь начать так издалека. (Обнимает Элли за талию и усаживает на диван рядом с собой.) Ну, душенька, рассказывайте мне все про этого мистера Менгена. Его все зовут Босс Менген, хозяин Менген, правда? Настоящий Наполеон промышленности и отвратительно богат. Верно я говорю? А почему же отец ваш не богат?

Элли. Да папе вовсе не следовало бы заниматься коммерческими делами. Его отец и мать были поэты. Они внушали ему самые возвышенные идеи. Только у них не хватило средств, чтобы дать ему законченное образование.

Миссис Хэшебай. Воображаю себе ваших дедушку и бабушку, как они во вдохновенном экстазе закатывают глаза… Итак, значит, вашему бедному отцу пришлось заняться коммерцией. И он не преуспел в этом?

Элли. Он всегда говорил, что добился бы успеха, если бы у него был какой-нибудь капитал. А он всю жизнь едва сводил концы с концами, только чтобы не оставить нас без крова и дать нам хорошее воспитание. И вся его жизнь – это была сплошная борьба. Вечно одно и то же – нет денег. Я просто не знаю, как вам это рассказать.

Миссис Хэшебай. Бедняжка Элли! Я понимаю. Вечно изворачиваться…

Элли (уязвленная). Нет, нет, совсем не так. Он, во всяком случае, никогда не терял достоинства.

Миссис Хэшебай. А это еще трудней. Я бы не могла изворачиваться и при этом сохранять достоинство. Я бы изворачивалась не щадя себя (сжав зубы), не щадя. Ну хорошо, а дальше?

Элли. Наконец все-таки пришло время, когда нам стало казаться, что все наши несчастья кончились: мистер Менген из чистой дружбы и из уважения к моему отцу совершил необыкновенно благородный поступок – он спросил папу, сколько ему нужно денег, и дал ему эти деньги. И знаете, он не то чтобы дал их ему взаймы или, как говорится, вложил в его дело, – нет, он просто подарил их ему! Разве это не замечательно с его стороны?

Миссис Хэшебай. При условии, что вы будете его женой?

Элли. Ах, да нет, нет, нет! Я еще тогда была совсем маленькая. Он даже меня и в глаза не видел. Он тогда еще и не бывал у нас в доме. Он сделал это совершенно бескорыстно. Из чистого великодушия.

Миссис Хэшебай. О, в таком случае прошу прощения у этого джентльмена. Так. Ну и что же случилось с этими деньгами?

Элли. Мы все оделись с ног до головы и переехали в другой дом. Меня отдали в другую школу, и я училась там два года.

Миссис Хэшебай. Только два года?

Элли. Да. Вот и все. Потому что через два года оказалось, что мой отец совершенно разорен.

Миссис Хэшебай. Как же это так?

Элли. Не знаю. Никогда не могла понять. Только это было ужасно. Пока мы были бедны, у отца не было долгов, но как только он стал ворочать большими делами, ему пришлось брать на себя всякие обязательства. И вот, когда все предприятие ликвидировалось, то вышло как-то так, что долгов у него оказалось больше, чем то, что ему дал мистер Менген.

Миссис Хэшебай. По-видимому, цапнул больше, чем мог проглотить.

Элли. Мне кажется, вы относитесь к этому как-то ужасно бесчувственно.

Миссис Хэшебай. Детка моя, вы не обращайте внимания на мою манеру разговаривать. Я была когда-то такая же чувствительная, вот как вы. Но я нахваталась ужасного жаргона от моих детей и совершенно разучилась разговаривать прилично. Очевидно, у вашего отца не было способностей к подобного рода вещам, и он просто запутался.

Элли. Ах, вот тут-то и видно, что вы его совершенно не понимаете. Дело это потом необыкновенно расцвело. Оно дает теперь сорок четыре процента дохода, за вычетом налога на сверхприбыль.

Миссис Хэшебай. Так вы должны бы купаться в золоте, почему же этого нет?

Элли. Не знаю. Мне все это кажется ужасной несправедливостью. Видите ли, папа обанкротился. Он чуть не умер от горя, потому что он уговорил некоторых своих друзей вложить деньги в это дело. Он был уверен, что дело пойдет успешно, и, как потом оказалось, он был прав, – но все они потеряли свои вклады. Это было ужасно. И я не знаю, что бы мы стали делать, если бы не мистер Менген.

Миссис Хэшебай. Что? Босс опять пришел на выручку? И это после того, как все его денежки полетели на ветер?

Элли. Да. Он нас выручил. И даже ни разу не упрекнул отца. Он купил все, что осталось от этого дела, – помещение, оборудование, ну и все прочее, через коронного стряпчего за такую сумму, что отец мог заплатить по шесть шиллингов восемь пенсов за фунт и выйти из предприятия. Все очень жалели папу, и, так как все были убеждены, что он абсолютно честный человек, никто не возражал против того, чтобы получить шесть шиллингов восемь пенсов вместо десяти шиллнгов за фунт. А потом мистер Менген организовал компанию, которая взяла это дело в свои руки, а отца моего сделал управляющим… чтобы мы не умерли с голоду… потому что тогда ведь я еще ничего не зарабатывала.

Миссис Хэшебай. Боже, да это настоящий роман с приключениями! Ну, а когда же Босс воспылал нежными чувствами?

Элли. О, это уже спустя несколько лет. Совсем недавно. Он как-то случайно взял билет на один благотворительный концерт. Я там пела. Ну просто, знаете, в качестве любительницы, мне платили полгинеи за три песенки и еще за три выхода на бис. И ему так понравилось, как я пела, что он попросил разрешения проводить меня до дому. Вы просто представить не можете, до чего он удивился, когда я привела его к нам домой и представила его моему отцу, его же собственному управляющему. И вот тут-то отец и рассказал мне о его благородном поступке. Ну, разумеется, все считали, что для меня это необыкновенно счастливый случай… ведь он такой богатый. Ну, и вот, мы пришли к чему-то вроде соглашения. Мне кажется… я должна считать это почти… помолвкой. (Страшно расстроена и не может больше говорить.)

Миссис Хэшебай (вскакивает и начинает ходить взад и вперед). Помолвка, вы говорите? Ну, моя деточка, эта помолвка живо обратится в размолвку, если я только возьмусь за это как следует.

Элли (безнадежно). Нет, вы напрасно так говорите. Меня вынуждает к этому честь и чувство благодарности. Я уж решилась.

Миссис Хэшебай (останавливается у дивана и, перегнувшись через спинку, отчитывает Элли). Вы, конечно, сами прекрасно понимаете, что это совсем не честно и не благородно – выйти замуж за человека, не любя его. Вы любите этого Менгена?

Элли. Д-да. Во всяком случае…

Миссис Хэшебай. Меня совершенно не интересуют эти ваши «всякие случаи», я хочу, чтобы вы мне выложили все начистоту. Девушки в вашем возрасте способны влюбиться в самых невообразимых идиотов, особенно стариков.

Элли. Я очень хорошо отношусь к мистеру Менгену. И я всегда…

Миссис Хэшебай (нетерпеливо заканчивая ее фразу, стремительно переходит на правый борт). «…буду благодарна ему за его доброту к моему дорогому папе». Это я уж все слышала. А еще кто есть?

Элли. То есть… что вы хотите сказать?!

Миссис Хэшебай. Есть кто-нибудь еще? Вы в кого-нибудь влюблены по-настоящему?

Элли. Конечно нет – ни в кого.

Миссис Хэшебай. Гм… (Ей попадается на глаза книга, лежащая на чертежном столе, она берет ее в руки, и заглавие книги, по-видимому, ее поражает: она смотрит на Элли и вкрадчиво спрашивает.) А вы не влюблены в какого-нибудь актера?

Элли. Нет, нет! Почему… почему вам это пришло в голову?

Миссис Хэшебай. Ведь эта ваша книга? Зачем это вам вдруг вздумалось читать «Отелло»?

Элли. Отец научил меня любить Шекспира.

Миссис Хэшебай (швыряя книгу на стол). Действительно! Ваш отец, по-видимому, правда не в себе!

Элли (наивно). А вы разве никогда не читаете Шекспира, Гесиона? Мне это кажется просто удивительным. Мне так нравится Отелло.

Миссис Хэшебай. Отелло нравится? Потому что он ревнивец?

Элли. Ах, нет, не это. Все, что там насчет ревности, – просто ужасно. Но вы не находите, что это было просто непостижимое счастье для Дездемоны, которая мирно росла дома, вдруг встретиться с таким человеком… Ведь он скитался по всему свету, жил в таком кипучем мире, совершал всякие чудеса храбрости, столько испытал всяких ужасов – и вот все же что-то нашел в ней, что притягивало его, и он мог часами сидеть и рассказывать ей обо всем этом.

Миссис Хэшебай. Ах вот вам какие романы по вкусу?

Элли. Почему же непременно роман? Это могло и на самом деле случиться. (По глазам Элли видно, что она не спорит, а мечтает.)

Миссис Хэшебай внимательно вглядывается в нее, потом не спеша подходит к дивану и усаживается с ней рядом.

Миссис Хэшебай. Элли, милочка! А вы не обратили внимания, что некоторых из тех историй, которые он рассказывает Дездемоне, на самом деле не могло быть?

Элли. Ах, нет. Шекспир думал, что все это могло случиться.

Миссис Хэшебай. Гм… Вернее, Дездемона думала, что все это так и было. Но этого не было.

Элли. Почему вы говорите об этом с таким загадочным видом? Вы прямо сфинкс какой-то. Никогда не могу понять, что вы, в сущности, хотите сказать?

Миссис Хэшебай. Если бы Дездемона осталась в живых, она бы вывела его на чистую воду. Иногда мне, знаете, приходит в голову: не потому ли он и задушил ее?

Элли. Отелло не лгал.

Миссис Хэшебай. Откуда вам это известно?

Элли. Шекспир так и сказал бы, что Отелло лгал. Гесиона, ведь есть же на свете мужчины, которые действительно делают замечательные вещи. Мужчины, похожие на Отелло; только, конечно, они белые, очень красивые и…

Миссис Хэшебай. Ага! Наконец-то мы пришли к сути дела. Ну, теперь расскажите мне про него все. Я так и знала, что тут кто-то есть. Потому что иначе вы не чувствовали бы себя такой несчастной из‑за Менгена. Вам даже улыбалось бы выйти за него замуж.

Элли (вспыхивая). Гесиона, вы просто ужасны. Но я не хочу делать из этого тайны, хотя, конечно, я не стала бы об этом повсюду рассказывать. И к тому же я с ним незнакома.

Миссис Хэшебай. Незнакомы? Как это понимать?

Элли. Ну, конечно, немножко знакома, разговаривала с ним.

Миссис Хэшебай. Но вам хочется узнать его поближе?

Элли. Нет, нет. Я знаю его очень близко…

Миссис Хэшебай. Вы с ним незнакомы… вы знаете его очень близко… Как это все ясно и просто!

Элли. Я хочу сказать, что у нас он не бывает… я… я просто разговорилась с ним случайно, на концерте.

Миссис Хэшебай. Вы, по-видимому, очень весело проводите время на ваших концертах, Элли?

Элли. Да нет. Вовсе нет. Вообще мы все разговариваем друг с другом в артистической, когда дожидаемся своей очереди. Я думала, что это кто-нибудь из артистов. У него такое замечательное лицо. Но оказалось, он просто один из членов комитета. Я, между прочим, сказала ему, что хожу копировать одну картину в Национальной галерее. Я немножко зарабатываю этим. Я не очень хорошо рисую, но так как это всегда одна и та же картина, то я теперь могу скопировать ее очень быстро, и получаю за это два или три фунта. И вот как-то раз он пришел в Национальную галерею.

Миссис Хэшебай. В студенческий день, конечно. Заплатил шесть пенсов, чтобы толкаться там среди всех этих мольбертов, хотя в другой день можно было прийти бесплатно и без всякой толкотни. Разумеется, это вышло совершенно случайно.

Элли (торжествующе). Нет. Он пришел нарочно. Ему нравилось разговаривать со мной. У него масса блестящих знакомых, светские женщины от него без ума, – но он сбежал от всех, чтобы прийти повидать меня в Национальной галерее. И упросил меня поехать кататься с ним в Ричмонд-парк.

Миссис Хэшебай. И вы, душечка, согласились. Просто удивительно, что только вы, добродетельные девушки, можете себе позволить, и о вас никто слова не скажет.

Элли. Но я не выезжаю в свет, Гесиона. Если бы у меня не было знакомств, которые завязываются вот так, то у меня вообще не было бы знакомых.

Миссис Хэшебай. Да нет, конечно, тут нет ничего дурного, если вы умеете постоять за себя. А можно узнать его имя?

Элли (медленно и нараспев). Марк Дарнли.

Миссис Хэшебай (повторяя за ней). Марк Дарнли. Какое замечательное имя!

Элли. Ах, я так рада, что вам нравится. Мне тоже ужасно нравится, но я все боялась, что это просто мое воображение.

Миссис Хэшебай. Ну, ну. Он что – из эбердинских Дарнли?

Элли. Никто этого не знает. Нет, вы только подумайте, его нашли в старинном ларце…

Миссис Хэшебай. Что? В чем?

Элли. В старинном ларце. В саду, среди роз, летним утром. А ночью была страшная гроза.

Миссис Хэшебай. Что ж он там делал, в этом ларце? Спрятался туда от молнии, что ли?

Элли. Ах нет, нет. Он же был тогда совсем малюткой. Имя Марк Дарнли было вышито на его детской рубашечке. И пятьсот фунтов золотом…

Миссис Хэшебай (строго смотрит на нее). Элли!

Элли. В саду виконта…

Миссис Хэшебай. Де Ружемона.

Элли (невинно). Нет. Де Лярошжаклена. Это французский род. Виконты. А его жизнь – это сплошная сказка. Тигр.

Миссис Хэшебай. Убитый его собственной рукой?

Элли. Да нет, вовсе не так банально. Он спас жизнь тигру во время охоты. Это была королевская охота, короля Эдуарда, в Индии. Король страшно рассердился. Вот потому-то его военные заслуги и не были оценены по достоинству. Но ему это все равно. Он социалист, он презирает титулы и чины. И он участвовал в трех революциях, дрался на баррикадах…

Миссис Хэшебай. Ну как это вы только можете – сидеть вот так и рассказывать мне все эти небылицы? И это вы, Элли! А я-то считала вас простодушной, прямой, хорошей девушкой.

Элли (поднимается с достоинством, но в страшном негодовании). Вы хотите сказать, что вы мне не верите?

Миссис Хэшебай. Ну конечно не верю. Сидите и выдумываете – ни одного слова правды. Да что, вы считаете меня совсем дурой?

Элли (смотрит на нее широко раскрытыми глазами; искренность ее до того очевидна, что миссис Хэшебай озадачена). Прощайте, Гесиона. Мне очень жаль. Я теперь вижу что все это звучит невероятно, когда это рассказываешь. Но я не могу оставаться здесь, если вы так обо мне думаете.

Миссис Хэшебай (хватает ее за платье). Никуда вы не пойдете. Нет, так ошибаться просто немыслимо! Я слишком хорошо знаю вралей. По-видимому, вам действительно кто-то рассказывал все это.

Элли (вспыхивая). Гесиона, не говорите, что вы не верите ему. Я этого не вынесу.

Миссис Хэшебай (успокаивая ее). Ну конечно я верю ему, милочка моя. Но вы должны были преподнести это мне по крайней мере не все сразу, а как-нибудь по частям. (Снова усаживает ее рядом с собой.) Ну, теперь рассказывайте мне о нем все. Итак, вы влюбились в него?

Элли. Ах, нет. Я не такая дурочка. Я не влюбляюсь так сразу. Я вовсе уж не такая глупенькая, как вам кажется.

Миссис Хэшебай. Понятно. Это просто чтобы было о чем помечтать, чтобы жить было интереснее и радостнее.

Элли. Да, да. Вот и все.

Миссис Хэшебай. И тогда время бежит быстро. Вечером не томишься от скуки и не ждешь, когда можно лечь спать, не думаешь о том, что вот будешь вертеться без сна или приснится что-нибудь неприятное. А какое счастье просыпаться утром! Лучше самого чудесного сна! Вся жизнь преображается. Уж не мечтаешь почитать какую-нибудь интересную книгу, жизнь кажется интересней всякой книги. И никаких желаний, только чтобы остаться одной и ни с кем не разговаривать. Сидеть одной и просто думать об этом.

Элли (обнимая ее). Гесиона, вы настоящая колдунья. Откуда вы все это знаете? Вы самая чуткая женщина на свете.

Миссис Хэшебай (поглаживая ее). Милочка моя, детка! Как я завидую вам! И как мне жаль вас!

Элли. Жаль? Почему?

Очень красивый человек лет пятидесяти, с усами мушкетера, в широкополой шляпе с франтовато загнутыми полями, с изящной тросточкой, входит из передней и останавливается как вкопанный при виде двух женщин на диване.

(Увидя его, поднимается с радостным изумлением.) О, Гесиона! Это мистер Марк Дарнли.

Миссис Хэшебай (поднимаясь). Вот так штука! Это мой муж.

Элли. Но как же… (Внезапно умолкает, бледнеет и пошатывается.)

Миссис Хэшебай (подхватывает ее и усаживает на диван). Успокойтесь, детка.

Гектор Хэшебай (в некотором замешательстве и в то же время с каким-то наглым спокойствием кладет шляпу и трость на стол). Мое настоящее имя, мисс Дэн, Гектор Хэшебай. Я предоставляю вам судить – может ли тонко чувствующий человек спокойно признаться в том, что он носит такое имя. Когда у меня есть возможность, я стараюсь обходиться без него. Я уезжал на целый месяц. И я не подозревал, что вы знакомы с моей женой и можете появиться здесь. Тем не менее я чрезвычайно рад приветствовать вас в нашем скромном домике.

Элли (в настоящем отчаянии). Я не знаю, что мне делать. Пожалуйста… можно мне поговорить с папой? Оставьте меня. Я этого не вынесу.

Миссис Хэшебай. Уходи, Гектор.

Гектор. Я…

Миссис Хэшебай. Живо, живо! Убирайся вон!

Гектор. Ну, если ты думаешь, что так лучше… (Уходит, захватив свою шляпу, трость остается на столе.)

Миссис Хэшебай (укладывает Элли на диван). Ну вот, деточка, он ушел. Здесь никого нет, кроме меня. Можете дать себе волю. Не сдерживайтесь. Поплачьте хорошенько.

Элли (поднимая голову). К черту!

Миссис Хэшебай. Вот это здорово! Замечательно! Я думала, вы сейчас скажете, что у вас сердце разбилось. Вы меня не стесняйтесь. Выругайтесь еще раз.

Элли. Я не его ругаю. Я себя ругаю. Как я могла быть такой дурой! (Вскакивает.) И как это я позволила так себя одурачить! (Быстро ходит взад и вперед; вся ее цветущая свежесть куда-то пропала, она сразу стала как-то старше и жестче.)

Миссис Хэшебай (радостно). Ну, почему бы и нет, милочка? Очень немногие молодые женщины могут устоять перед Гектором. Я вот сама не устояла в вашем возрасте. Он поистине великолепен.

Элли (поворачиваясь к ней). Великолепен? Да, великолепная внешность, конечно. Но как можно любить лгуна?

Миссис Хэшебай. Не знаю. Но, к счастью, оказывается, можно. Иначе в мире было бы очень немного любви.

Элли. Но так лгать! Оказаться хвастунишкой, трусом!

Миссис Хэшебай (вскакивает в смятении). Нет, милочка, только не это, прошу вас. Если вы выразите хотя бы малейшее сомнение в храбрости Гектора, он пойдет и наделает черт знает чего, только бы убедить себя, что он не трус. Он иногда проделывает ужасные штуки – вылезет из окна на третьем этаже и влезет в другое. Просто чтобы испытать свои нервы. У него целый ящик медалей Альберта за спасение погибающих.

Элли. Он никогда не говорил мне об этом.

Миссис Хэшебай. Он никогда не хвастается тем, что сделал на самом деле. Терпеть этого не может. Даже если кто-нибудь другой об этом говорит, он стыдится. Зато все его рассказы – это сказки, выдумки.

Элли (подходит к ней). Так вы, значит, хотите сказать, что он действительно храбрый и у него были всякие приключения, а рассказывает он небылицы?

Миссис Хэшебай. Да, милочка. Вот именно. Ведь у людей их добродетели и пороки не разложены по полочкам. Все это вместе перемешано.

Элли (задумчиво смотрит на нее). В вашем доме, Гесиона, есть что-то странное. И даже в вас самой. И я не знаю… как это я так спокойно разговариваю с вами. У меня какое-то ужасное чувство, как будто у меня сердце разбилось. Но это, оказывается, совсем не то, что я себе представляла.

Миссис Хэшебай (обнимая ее). Просто это жизнь начинает воспитывать вас, деточка. Ну, а что же вы сейчас испытываете к Боссу Менгену?

Элли (вырывается из объятий Гесионы, на лице ее написано отвращение). О, Гесиона, как вы можете мне напоминать о нем!

Миссис Хэшебай. Простите, детка. Мне кажется, я слышу шаги Гектора. Вы сейчас не возражаете, если он придет?

Элли. Ничуть. Я совершенно излечилась.

Из передней входят Мадзини Дэн и Гектор.

Гектор (открывает дверь и пропускает Мадзини вперед). Еще секунда, и она бы упала мертвой.

Мадзини. Нет, подумайте, какое чудо! Элли, деточка моя! Мистер Хэшебай только что рассказал мне совершенно удивительную…

Элли. Да, я уже слышала. (Отходит в другой конец комнаты.)

Гектор (идет за ней). Нет, этого вы еще не слыхали. Я вам расскажу после обеда. Мне кажется, это должно вам понравиться. По правде сказать, я сочинил это для вас и уже предвкушал удовольствие рассказать вам, но с досады, когда меня отсюда выгнали, я истратил этот заряд на вашего отца.

Элли (отступая спиной к верстаку, презрительно, но с полным самообладанием). Вы истратили не зря. Он верит вам. Я бы не поверила.

Мадзини (добродушно). Элли у меня очень своенравная, мистер Хэшебай. Конечно, на самом деле она так не думает. (Идет к книжным полкам и разглядывает корешки.)

Из передней входит Босс Менген, за ним капитан. Менген в сюртучной паре, точно он собрался в церковь или на заседание директората. Ему лет пятьдесят пять; у него озабоченное, недоверчивое выражение лица; во всех его движениях чувствуются тщетные потуги держать себя с неким воображаемым достоинством. Лицо серое, волосы прямые, бесцветные, черты лица до того заурядны, что о них просто нечего сказать.

Капитан Шотовер. (знакомя миссис Хэшебай с новым гостем). Говорит, что его зовут Менген. К службе не годен.

Миссис Хэшебай (очень любезно). Добро пожаловать, мистер Менген.

Менген (пожимая ей руку). Очень рад.

Капитан Шотовер. Дэн порастерял все свои мускулы, но зато приобрел бодрость духа. Редкий случай, после того как человек пережил три приступа белой горячки. (Уходит в кладовую.)

Миссис Хэшебай. Поздравляю вас, мистер Дэн.

Мадзини (в недоумении). Да я всю жизнь в рот не брал спиртного.

Миссис Хэшебай. Вам будет гораздо меньше хлопот, если вы предоставите папе думать то, что ему хочется, а не будете пытаться объяснить ему то, что есть на самом деле.

Мадзини. Ну, знаете, три приступа белой горячки…

Миссис Хэшебай. (обращаясь к Менгену). Вы знакомы с моим мужем, мистер Менген? (Показывает на Гектора.)

Менген (идет к Гектору, который приветливо протягивает ему руку). Очень рад. (Оборачивается к Элли.) Я надеюсь, мисс Элли, вы не очень устали с дороги. (Здоровается с ней.)

Миссис Хэшебай. Гектор, покажи мистеру Дэну его комнату.

Гектор. Да, да, конечно. Идемте, мистер Дэн. (Уходит с Мадзини.)

Элли. Вы еще не показали мне моей комнаты, Гесиона.

Миссис Хэшебай. Ах, господи, какая я глупая! Идемте. Пожалуйста, будьте как дома, мистер Менген. Папа составит вам компанию. (Кричит капитану.) Папа, иди покажи дом мистеру Менгену. (Уходит с Элли.)

Капитан выходит из кладовой.

Капитан Шотовер. Вы думаете жениться на дочери Дэна? Не делайте этого. Вы слишком стары.

Менген (пораженный). Вот как! Не слишком ли вы сплеча рубите, капитан?

Капитан Шотовер. Но ведь это правда.

Менген. Она этого не думает.

Капитан Шотовер. Думает.

Менген. Люди и постарше меня…

Капитан Шотовер (доканчивает за него) …оказывались в дураках. Это тоже правда.

Менген (переходя в наступление). Не понимаю, почему вы считаете себя вправе в это вмешиваться.

Капитан Шотовер. Каждый должен в это вмешиваться. Звезды содрогаются в небесах, когда происходят подобные вещи.

Менген. И тем не менее я женюсь на ней.

Капитан Шотовер. Откуда это вам известно?

Менген (старается показать себя человеком с сильным характером). Я намерен это сделать. Я так решил. Ясно? Со мной еще не бывало, чтобы я что-нибудь решил и не довел до конца. Такой уж я человек. И мы с вами лучше поймем друг друга, если вы это твердо и раз навсегда усвоите, капитан.

Капитан Шотовер. Вы любите кинематограф?

Менген. Возможно. Кто это вам сказал?

Капитан Шотовер. Разговаривайте как человек, а не как кукла на экране. Вам хочется сказать, что вы зарабатываете сто тысяч в год.

Менген. Я этим не хвастаюсь. Но когда я встречаю человека, который зарабатывает сто тысяч в год, я снимаю перед ним шляпу, пожимаю ему руку и называю его братом.

Капитан Шотовер. Значит, вы тоже зарабатываете сто тысяч в год? Не так ли?

Менген. Нет, этого я не сказал бы. Пятьдесят – возможно.

Капитан Шотовер. Значит, брат наполовину. (С обычной своей резкостью поворачивается спиной к Менгену и собирает со стола на китайский поднос пустые чашки.)

Менген (раздраженно). Послушайте, капитан Шотовер, мне не совсем понятно мое положение в этом доме. Я приехал сюда по приглашению вашей дочери. Я в ее доме или в вашем?

Капитан Шотовер. Вы под небесным кровом, в доме Господнем. Что истинно внутри этих стен, то правильно и вне их. Идите в море, взберитесь на гору, спуститесь в долины, все равно она слишком молода для вас.

Менген (ослабевая). Но ведь мне всего лишь чуть-чуть за пятьдесят.

Капитан Шотовер. Точнее сказать, чуть-чуть не шестьдесят. Босс Менген, вы не женитесь на дочери пирата. (Уносит поднос в кладовую.)

Менген (идет за ним к двери). На какой дочери пирата? Что вы такое говорите?

Капитан Шотовер (из кладовой). Элли Дэн. Вы не женитесь на ней.

Менген. А кто же мне помешает?

Капитан Шотовер (появляясь). Моя дочь. (Направляется к двери в переднюю.)

Менген (идет за ним). Миссис Хэшебай? Вы хотите сказать, что она пригласила меня сюда, чтобы расстроить это дело?

Капитан Шотовер (останавливается и поворачивается к нему). Я знаю только то, что я видел по ее глазам. Да, она расстроит это. Послушайтесь моего совета, женитесь на негритянке из Вест-Индии; прекрасные из них выходят жены. Я сам когда-то два года был женат на негритянке.

Менген. Черт возьми!

Капитан Шотовер. Да уж взял! Меня тоже сцапал когда-то. И на много лет. Негритянка спасла меня.

Менген (беспомощно). Престранная история! Я, собственно, должен был бы покинуть этот дом.

Капитан Шотовер. Почему?

Менген. Ну, знаете, многие люди были бы обижены вашей манерой разговаривать.

Капитан Шотовер. Глупости! Ссоры, видите ли, возникают совсем из‑за другой манеры разговаривать. Со мной никто никогда не ссорился.

Из передней появляется джентльмен, прекрасный костюм и безупречные манеры которого свидетельствуют о его принадлежности к Вест-Энду. Он производит приятное впечатление холостого молодого человека, но при ближайшем рассмотрении ему по меньшей мере за сорок.

Джентльмен. Простите, пожалуйста, что я вторгаюсь таким образом. Но дело в том, что молотка на двери нет, а звонок, если не ошибаюсь, не действует.

Капитан Шотовер. А зачем вам молоток? Зачем звонок? Двери открыты.

Джентльмен. Вот именно. Поэтому-то я и осмелился войти.

Капитан Шотовер. Ну и отлично. Я сейчас поищу вам комнату. (Идет к двери.)

Джентльмен (удерживая его). Боюсь, что вы не знаете, кто я такой.

Капитан Шотовер. Неужели вы думаете, что люди моего возраста делают различие между одним человеческим созданием и другим? (Уходит.)

Менген и гость смотрят друг на друга.

Менген. Странный человек этот капитан Шотовер.

Джентльмен. Да. Очень.

Капитан Шотовер (кричит снаружи). Гесиона! Приехал еще один. Надо ему комнату. Хлыщ. Щеголь. Лет под пятьдесят.

Джентльмен. Представляю себе, что должна подумать Гесиона. Разрешите узнать – вы член этой семьи?

Менген. Нет.

Джентльмен. А я – да. Некоторым образом родственник.

Входит миссис Хэшебай.

Миссис Хэшебай. Добро пожаловать! Как это мило, что вы приехали.

Джентльмен. Я так рад познакомиться с вами, Гесиона (Целует ее.)

В дверях появляется капитан.

Вы, конечно, простите мне, капитан, что я целую вашу дочь, когда я скажу вам…

Капитан Шотовер. Чушь. Все целуют мою дочь. Целуйте сколько хотите. (Направляется к кладовой.)

Джентльмен. Благодарю вас. Одну минутку, капитан.

Капитан останавливается, оборачивается. Джентльмен, приветливо улыбаясь, подходит к нему.

Вы, быть может, помните, – а возможно, и нет, это ведь было много лет тому назад, – что ваша младшая дочь вышла замуж за чурбана.

Капитан Шотовер. Помню. Она сказала, что выйдет за кого угодно, лишь бы уйти из этого дома. Не узнал бы вас. Голова у вас теперь не похожа на грецкий орех. Вы размякли. Похоже, вас много лет кипятили в молоке с хлебным мякишем, как это делают с мужьями. Бедняга! (Исчезает в кладовой.)

Миссис Хэшебай (подходит к джентльмену и испытующе смотрит на него). Я не верю, что вы Гастингс Эттеруорд.

Джентльмен. Нет, я не он.

Миссис Хэшебай. Тогда с какой же стати вы меня целуете?

Джентльмен. Да просто мне очень захотелось. Дело в том, что я Рэндел Эттеруорд, недостойный младший брат Гастингса. Я был за границей на дипломатической службе, когда он женился.

Леди Эттеруорд (врывается в комнату). Гесиона, где ключи от шкафа в моей комнате? У меня все брильянты в сумке. Я хочу спрятать их. (Останавливается как вкопанная при виде нового лица.) Рэндел, как вы осмелились? (Направляется к нему.)

Миссис Хэшебай отходит и усаживается на диване, рядом с Менгеном.

Рэндел. Как я осмелился – что именно? Я ничего не сделал

Леди Эттеруорд. Кто вам сказал, что я здесь?

Рэндел. Гастингс. Я был у Клариджей и узнал, что вы только что уехали. И я последовал за вами сюда. Вы чудесно выглядите.

Леди Эттеруорд. Не смейте так со мной разговаривать.

Миссис Хэшебай. А в чем дело с мистером Рэнделом, Эдди?

Леди Эттеруорд (сдерживая себя). Ах, ни в чем. Но он не имел права приезжать сюда без приглашения и беспокоить тебя и папу. (Идет к подоконнику и садится; в раздражении отворачивается от всех и смотрит в сад, где прогуливаются Гектор и Элли.)

Миссис Хэшебай. Ты, кажется, незнакома с мистером Менгеном, Эдди?

Леди Эттеруорд (оборачивается и холодно кивает Менгену). Простите. Рэндел, вы меня так расстроили, что я поставила себя в совершенно дурацкое положение.

Миссис Хэшебай. Леди Эттеруорд. Моя сестра. Моя младшая сестра.

Менген (отвешивая поклон). Чрезвычайно счастлив познакомиться с вами, леди Эттеруорд.

Леди Эттеруорд (с явным интересом). Кто этот джентльмен, который разгуливает там в саду с мисс Дэн?

Миссис Хэшебай. Не знаю. Всего только десять минут тому назад она насмерть поссорилась с моим мужем. И я не видела, кто там еще приехал. Вероятно, новый гость. (Подходит к окну и смотрит.) Ах, это Гектор. Они помирились.

Леди Эттеруорд. Твой муж? Этот красавец мужчина?

Миссис Хэшебай. Гм. Скажите! А почему же мой муж не может быть красавцем?

Рэндел (присоединяется к ним). Мужья никогда не бывают красавцами, Ариадна. (Садится справа от леди Эттеруорд.)

Миссис Хэшебай. А вот мужья сестер, мистер Рэндел, обычно очень недурны.

Леди Эттеруорд. Не будьте пошляком, Рэндел; и ты, Гесиона, тоже не лучше.

Элли и Гектор входят из сада в двери по правому борту. Рэндел встает. Элли проходит в угол, к кладовой. Гектор выходит вперед. Леди Эттеруорд поднимается во всем своем великолепии.

Миссис Хэшебай. Гектор, это Эдди.

Гектор (явно изумленный). Не может быть! Эта леди?

Леди Эттеруорд (улыбаясь). А почему же нет?

Гектор (смотрит на нее пронизывающим взглядом глубокого, но почтительного восхищения, усы его топорщатся). Я думал (спохватывается) …прошу извинить меня, леди Эттеруорд. Несказанно счастлив приветствовать вас наконец под нашей кровлей. (С проникновенной учтивостью протягивает руку.)

Миссис Хэшебай. Она жаждет, чтобы ты ее поцеловал, Гектор.

Леди Эттеруорд. Гесиона! (Но продолжает улыбаться).

Миссис Хэшебай. Зови ее Эдди, поцелуй ее, как добрый зять, и кончайте с этой церемонией. (Предоставляет их друг другу.)

Гектор. Веди себя прилично, Гесиона. Леди Эттеруорд вправе рассчитывать здесь не только на гостеприимство, но и на культурное обращение.

Леди Эттеруорд (признательно). Благодарю вас, Гектор.

Дружески пожимают друг другу руки. В саду под окнами от правого борта к левому проходит Мадзини Дэн.

Капитан Шотовер (выходя из кладовой и обращаясь к Элли). Ваш отец умылся.

Элли (с полным самообладанием). Он это часто делает, капитан Шотовер.

Капитан Шотовер. Странное перерождение! Я наблюдал за ним из окна кладовой.

Мадзини Дэн входит в дверь по правому борту, свежевымытый и причесанный, и, благодушно улыбаясь, останавливается между Менгеном и миссис Хэшебай.

Миссис Хэшебай (знакомя). Мистер Мадзини Дэн – леди Эте… ах, я совсем забыла – вы уже знакомы. (Показывает на Элли.) Мисс Дэн.

Мадзини (подходит к Элли, берет ее за руку, радуясь своей собственной дерзкой находчивости). С мисс Дэн мы тоже встречались – это моя дочь. (Ласково берет ее под руку.)

Миссис Хэшебай. Ах, ну конечно! Как глупо. Мистер Эттеруорд, мм… моей сестры…

Рэндел (любезно пожимая руку Мадзини). Ее деверь, мистер Дэн. Очень приятно.

Миссис Хэшебай. А это мой супруг.

Гектор. Мы знакомы, дорогая. Не трудись представлять нас еще раз. (Подходит к большому креслу.) Не хотите ли присесть, леди Эттеруорд?

Леди Эттеруорд благосклонно усаживается.

Миссис Хэшебай. Простите. Терпеть не могу знакомить. Все равно, что спрашивать у людей – «ваш билет?»

Мадзини (нравоучительно). В конце концов, как мало это о нас говорит. Вопрос ведь не в том, кто мы, а в сущности: что мы такое.

Капитан Шотовер. Гм-да. Вот вы, скажем, что вы такое?

Мадзини (недоуменно). Что я такое?

Капитан Шотовер. Вор, пират, убийца.

Мадзини. Уверяю вас, вы заблуждаетесь.

Капитан Шотовер. Жизнь авантюриста. А к чему это привело? К респектабельности. Дочка – настоящая леди. Речь, манеры столичного проповедника. Пусть это будет предостережением для всех нас. (Выходит в сад.)

Мадзини. Надеюсь, здесь никто не верит, что я вор, пират и убийца? Миссис Хэшебай, простите, я на минутку удалюсь. Нет, в самом деле, надо пойти и объясниться. (Идет за капитаном.)

Миссис Хэшебай (ему вслед). Бесполезно. Вы бы лучше… (Но Мадзини уже исчез.) Нам всем, пожалуй, лучше пойти выпить чаю. У нас никогда не бывает чаю в положенные часы. Но можно пить всегда, когда только захотите. Он кипит у прислуги целый день. А спросить лучше всего на галерее около кухни. Хотите, я покажу вам? (Идет к двери направо.)

Рэндел (идет рядом с ней). Благодарю вас. Мне совсем не хочется чаю. Но если бы вы показали мне ваш сад…

Миссис Хэшебай. В нашем саду нечего показывать, разве только папину обсерваторию. И песочную яму с погребом, где он держит динамит и всякие такие вещи. Впрочем, на воздухе все-таки приятней, чем в комнате. Идемте.

Рэндел. Динамит! Ведь это довольно рискованно.

Миссис Хэшебай. Ну что вы! Мы же не лезем в эту песочную яму во время грозы.

Леди Эттеруорд. Это уж что-то новое. А зачем это – динамит?

Гектор. Чтобы взорвать человечество, если оно зайдет слишком далеко. Он пытается найти некий психический луч, который взорвет все взрывчатые вещества по повелению Махатмы.

Элли. У капитана восхитительный чай, мистер Эттеруорд.

Миссис Хэшебай (останавливается в двери). Неужели отец угощал вас чаем? Как это вам удалось обойти его не успев пробыть в доме и десяти минут?

Элли. Видите, удалось.

Миссис Хэшебай. Вот маленький бесенок! (Выходит с Рэнделом.)

Менген. А вы не хотите прогуляться, мисс Элли?

Элли. Я устала. Я лучше возьму книжку с собой в комнату и отдохну немножко. (Подходит к книжной полке.)

Менген. Ну, прекрасно. Лучше и не придумаешь. Но я крайне огорчен. (Уходит вслед за Рэнделом и миссис Хэшебай.)

Остаются Элли, Гектор и леди Эттеруорд. Гектор стоит у кресла леди Эттеруорд. Они смотрят на Элли, дожидаясь, чтобы она ушла.

Элли (рассматривая заглавия книг). Вы любите романы с приключениями, леди Эттеруорд?

Леди Эттеруорд (покровительственно). Разумеется, дорогая.

Элли. В таком случае оставляю вас мистеру Хэшебаю. (Выходит в переднюю.)

Гектор. Эта девчонка помешана на приключениях. Чего только я для нее не выдумывал.

Леди Эттеруорд (ни капельки не интересуясь Элли). Когда вы меня увидели, вы хотели сказать что-то; вы начали: «я думал» – и потом вдруг остановились. Что именно вы думали?

Гектор (скрестив руки и гипнотизируя ее взглядом). Вы разрешите сказать?

Леди Эттеруорд. Ну конечно.

Гектор. Это звучит не очень любезно. Я собирался сказать: «Я думал, что вы обыкновенная женщина…»

Леди Эттеруорд. О, как вам не стыдно, Гектор! Кто вам дал право замечать, обыкновенная я или нет?

Гектор. Послушайте меня, Ариадна. До сегодняшнего дня я видел только вашу фотографию. Но никакая фотография не может передать то очарование, которым обладают дочери этого сверхъестественного старца. В них есть какая-то дьявольская черточка, которая разрушает моральную силу мужчины и уводит его за пределы чести и бесчестия. Вы ведь знаете это, не так ли?

Леди Эттеруорд. Возможно, что я знаю это, Гектор. Но разрешите мне предупредить вас раз навсегда, что я женщина твердых правил. Вы, может быть, думаете, что если я из семьи Шотовер, так во мне есть что-то от богемы, потому что мы все ужасная богема? Но я нет. Я ненавижу богему всеми силами души. Ни один ребенок, воспитанный в пуританской семье, так не страдал от пуританства, как я от богемы.

Гектор. Вот и у нас дети точь-в‑точь такие же. Они проводят каникулы у своих респектабельных друзей.

Леди Эттеруорд. Я приглашу их на рождество к себе.

Гектор. В их отсутствие мы остаемся без наших домашних наставников.

Леди Эттеруорд. Дети, конечно, иногда ужасная помеха. Но разумные люди всегда умеют устроиться, если только у них дома не богема.

Гектор. Вы не богема. Но и пуританского в вас ничего нет. Живое и властное Очарование – вот ваша сила. Скажите, какого рода женщиной вы сами себя считаете?

Леди Эттеруорд. Я светская женщина, Гектор. И уверяю вас, если только взять на себя труд вести себя всегда совершенно корректно и говорить всегда только пристойные вещи, то в остальном вы вольны поступать как вам угодно. Плохо воспитанная, распущенная женщина просто не может иметь успеха. Плохо воспитанный, распущенный мужчина никогда не может подойти ни к одной достойной женщине.

Гектор. Теперь я понимаю. Вы не богема. И вы не пуританка. Вы опасная женщина.

Леди Эттеруорд. Напротив. Я безопасная женщина.

Гектор. Вы чертовски пленительная женщина. Заметьте я отнюдь не ухаживаю за вами. Я не люблю чувствовать себя плененным. Но если вы намерены остаться у нас, то конечно, вам лучше знать, что я думаю о вас.

Леди Эттеруорд. Вы чрезвычайно искусный сердцеед. И изумительно красивы. Я сама очень неплохой партнер в такого рода игре. Ведь это само собой разумеется, что мы только играем?

Гектор. Ну ясно. Я спокойно позволяю себя дурачить, сознавая свое полное ничтожество.

Леди Эттеруорд (оживленно поднимаясь). Итак, вы мой зять. Гесиона велела вам поцеловать меня.

Гектор хватает ее в объятия и усердно целует.

О, это, пожалуй, несколько больше, чем игра, дорогой зять. (Внезапно отталкивает его.) Больше вы этого не сделаете.

Гектор. По правде сказать, вы запустили в меня ваши когти глубже, чем я думал.

Миссис Хэшебай (входит из сада). Не обращайте на меня внимания, я вам мешать не буду. Я только хочу взять папину фуражку. Солнце садится, я боюсь, как бы он не простудился. (Идет к двери в переднюю.)

Леди Эттеруорд. Твой супруг совершенно очарователен, дорогая. Наконец-то он снизошел и поцеловал меня. Я иду в сад; как будто стало прохладнее. (Выходит в дверь по левому борту.)

Миссис Хэшебай. Берегись, дитя мое! Я не думаю, чтобы кто-нибудь из мужчин мог поцеловать Эдди и не влюбиться в нее. (Идет в переднюю.)

Гектор (бьет себя в грудь). Дурак! Козел!

Миссис Хэшебай возвращается с фуражкой капитана.

Твоя сестра на редкость предприимчивая старуха. Где мисс Дэн?

Миссис Хэшебай. Менген сказал, что она поднялась к себе наверх, отдохнуть. Эдди тебе с ней разговаривать не позволит. Она уже тебя отметила, теперь ты ее собственность.

Гектор. У нее есть это ваше семейное дьявольское обаяние. И я машинально начал за ней ухаживать. Но что мне делать? Влюбиться я не способен, а оскорбить женское чувство, признаться ей в этом, когда она влюбляется в меня, я тоже не могу. А так как женщины вечно влюбляются в мои усы, у меня заводится масса всяких скучных, бессмысленных флиртов, которые меня нисколько не занимают.

Миссис Хэшебай. То же самое и Эдди. Она за всю жизнь ни разу не была влюблена. Хотя вечно стремилась влюбиться по уши. Она еще хуже тебя. У тебя хоть один такой случай был – со мной.

Гектор. Это было настоящее безумие. Не могу себе представить, чтобы такие изумительные переживания были доступны всем. Они оставили во мне глубокий след. И вот поэтому-то я и думаю, что они неповторимы.

Миссис Хэшебай (смеясь, похлопывая его по руке). Мы были ужасно влюблены друг в друга, Гектор. Это был такой волшебный сон, что я потом потеряла способность ревновать тебя или кого бы то ни было, – я понимала, что это такое. Я всегда старалась приглашать к нам побольше хорошеньких женщин, чтобы доставить тебе еще такой случай, но у тебя что-то ни разу не вышло.

Гектор. Не знаю, хотел ли я, чтобы вышло. Это дьявольски опасно. Ты околдовала меня. Но я любил тебя. И это был рай. А эта твоя сестрица околдовывает меня, но я ненавижу ее. И получается ад. Я убью ее, если она будет продолжать.

Миссис Хэшебай. Ничто не может убить Эдди. Здорова как лошадь. (Выпуская его руку.) Ну, а теперь я пойду околдовывать кого-нибудь еще.

Гектор. Вот этого хлыща из министерства иностранных дел Рэндела?

Миссис Хэшебай. Боже упаси. Нет! Зачем я буду его околдовывать?

Гектор. Надеюсь, не этого надутого толстосума Менгена.

Миссис Хэшебай. Хм… Мне кажется, что уж лучше пусть он будет околдован мной, а не Элли. (Идет в сад.)

Навстречу ей идет капитан с какими-то брусочками в руке.

Что это у тебя такое, папочка?

Капитан Шотовер. Динамит.

Миссис Хэшебай. Ты лазил в песочную яму? Смотри не урони эту штуку где-нибудь в доме. Ты мой дорогой (Уходит в сад, где все пронизано красным закатным светом.)

Гектор. Выслушай меня, о мудрец. Сколь долго осмеливаешься ты сосредоточиться на каком-нибудь чувстве, не опасаясь, что оно запечатлеется в твоем сознании на всю твою остальную жизнь?

Капитан Шотовер. Девяносто минут. Полтора часа (Уходит в кладовую.)

Гектор, оставшись один, сдвигает брови и погружается в мечты. Некоторое время он сидит неподвижно, затем скрещивает руки на груди, потом встает и, заложив руки за спину, с трагическим видом ходит взад и вперед. Внезапно хватает со столика свою трость и, обнажив находящуюся внутри нее рапиру, вступает в отчаянный поединок с воображаемым противником; после ряда удачных и неудачных выпадов он вонзает в него шпагу по самую рукоять, затем прячет свое оружие обратно в трость, бросает ее на диван и снова погружается в задумчивость вперив взор в глаза воображаемой женщины, он хватает ее за руки и говорит глухим, проникновенным голосом «Ты меня любишь». В эту минуту из кладовой показывается капитан, и Гектор, пойманный врасплох с вытянутыми руками и сжатыми кулаками, делает вид, что занимается гимнастикой, и проделывает ряд упражнений.

Капитан Шотовер. Такого рода сила не имеет смысла. Ты все равно никогда не будешь таким сильным, как, например, горилла.

Гектор. Зачем вам динамит?

Капитан Шотовер. Уничтожить вот этаких, вроде Менгена.

Гектор. Бесполезно. У них всегда будет возможность купить еще больше динамита.

Капитан Шотовер. Я сделаю такой динамит, что им его не взорвать.

Гектор. А вы взорвете?

Капитан Шотовер. Да. Когда достигну седьмой степени самосозерцания.

Гектор. Не стоит стараться. Вы никогда не достигнете ее.

Капитан Шотовер. А что же делать? Так, значит, нам вечно и барахтаться в грязи из‑за этих свиней, для которых вселенная – это что-то вроде кормушки, в которую они тычутся своим щетинистым рылом, чтобы набить себе брюхо?

Гектор. Разве щетина Менгена много хуже, чем завиточки Рэндела?

Капитан Шотовер. Нам должны быть подвластны жизнь и смерть того и другого. И я не умру, пока не найду к этому пути.

Гектор. Кто мы, чтобы судить их?

Капитан Шотовер. А кто они, чтобы судить нас? Однако они делают это не задумываясь. Между их семенем и семенем нашим вечная вражда. Они знают это и поэтому делают все, чтобы раздавить наши души. Они верят в самих себя. Когда мы поверим в себя, мы одолеем их.

Гектор. Семя одно. Вы забываете, что у вашего пирата очень миленькая дочка. Сын Менгена может быть Платоном. А сын Рэндела – Шелли. Что такое был мой отец?

Капитан Шотовер. Отъявленнейший негодяй. (Кладет на место чертежную доску, усаживается за стол и начинает смешивать кистью краски.)

Гектор. Именно. Так вот, осмелитесь ли вы убить его невинных внуков?

Капитан Шотовер. Они и мои внуки.

Гектор. Совершенно верно. Мы все части один другого. (Небрежно разваливается на диване.) Я вам скажу. Я нередко думал об истреблении человекоподобных гадин. Многие думали об этом. Порядочные люди – это вроде Даниила во рву львином. Как они выживают – это настоящее чудо. И не всегда, конечно, выживают. Мы живем среди Менгенов, Рэнделов, Билли Дэнов, как они, несчастные, живут среди вирулентных микробов, докторов, адвокатов, попов, ресторанных метрдотелей, торгашей, прислуги и всяких иных паразитов и шарлатанов. Что наши страхи по сравнению с тем, как они трясутся? Дайте мне власть уничтожить их, и я пощажу их из чистого…

Капитан Шотовер (резко обрывает его). Чувства товарищества?

Гектор. Нет. Я бы должен был покончить с собой, если бы я думал так. Я должен верить, что моя искорка, как бы она ни была мала, божественного происхождения, а багровый свет над их дверью – это пламя преисподней. Я бы их пощадил просто из великодушной жалости.

Капитан Шотовер. Ты не можешь пощадить их, пока ты не имеешь власти истребить их. Сейчас они обладают этой властью по отношению к тебе. Там, за океаном, миллионы чернокожих, которых они вымуштруют и обрушат на нас. Они готовятся к этому. Они делают это уже сейчас.

Гектор. Они слишком глупы, чтобы воспользоваться своей властью.

Капитан Шотовер (бросает кисть и подходит к дивану). Не обманывай себя. Они пользуются ею. Каждый день мы убиваем в себе лучшее, что в нас есть, чтобы их умилостивить. Одно сознание, что эти люди всегда здесь, начеку, чтобы сделать бесполезными все наши стремления, не дает этим стремлениям даже родиться внутри нас, А когда мы пытаемся уничтожить их, они посылают на нас демонов, чтобы обольстить нас, – демонов, принимающих облик красивых дочерей, певцов, поэтов и им подобных, ради которых мы щадим и их самих.

Гектор (садится и наклоняется к нему). А не может быть так, что Гесиона и есть демон, порожденный вами, чтобы я не убил вас?

Капитан Шотовер. Возможно. Она выжала вас целиком и не оставила вам ничего, кроме грез, – так делают некоторые женщины.

Гектор. Женщины-вампиры, демонические женщины.

Капитан Шотовер. Мужчины думают, что мир потерян для них, и действительно теряют его. А кто вершит дела в этом мире? Мужья сварливых и пьяниц; мужчины, у которых сидит заноза в теле. (Рассеянно идет к кладовой.) Я должен об этом хорошенько подумать. (Резко поворачивается.) Но все же я буду продолжать работать с динамитом. Я открою луч более мощный, чем все эти рентгеновские лучи, духовный луч, который взорвет гранату на поясе у моего врага раньше, чем он успеет бросить ее в меня. И мне надо спешить. Я стар. У меня нет времени на разговоры. (Он уже на пороге кладовой, а Гектор идет в переднюю.)

В это время возвращается Гесиона.

Миссис Хэшебай. Папочка! Ты и Гектор – вы должны помочь мне занять эту публику. И о чем это вы тут так кричите?

Гектор (взявшись за ручку двери). Он совсем спятил; он сегодня хуже, чем всегда.

Миссис Хэшебай. Все мы спятили.

Гектор. Я должен переодеться. (Нажимает ручку двери.)

Миссис Хэшебай. Постой, постой. Вернитесь вы оба. Подите сюда.

Они неохотно возвращаются.

У меня нет денег.

Гектор. Денег? А где мои апрельские дивиденды?

Миссис Хэшебай. Где снег прошлогодний?

Капитан Шотовер. А где все деньги за патент на мою спасательную лодку?

Миссис Хэшебай. Пятьсот фунтов! С самой пасхи я их тянула.

Капитан Шотовер. С пасхи! И четырех месяцев не прошло! Чудовищная расточительность! Я мог бы прожить семь лет на пятьсот фунтов.

Миссис Хэшебай. Только не на такую широкую ногу, как у нас в доме.

Капитан Шотовер. За такую спасательную лодку – и всего только пятьсот фунтов! А за прошлое свое изобретение я получил двенадцать тысяч.

Миссис Хэшебай. Да, дорогой. Но ведь это было судно с каким-то магнетическим килем для охоты за подводными лодками. Разве при нашем образе жизни можно позволить себе тратить время на какие-то спасательные приспособления? Ты бы лучше придумал что-нибудь такое, что сразу, одним махом, прихлопнет пол-Европы.

Капитан Шотовер. Нет. Я старею. Быстро старею. Мозг мой не способен теперь сосредоточиться на убийстве, как прежде, когда я был мальчишкой. Почему это твой муж ничего не изобретает? Он только и умеет, что врать всякую чепуху женщинам.

Гектор. Н-да, но ведь это тоже своего рода изобретательство. А впрочем, вы правы. Я должен содержать жену.

Миссис Хэшебай. Ничего ты такого не должен. Тогда тебя с утра до поздней ночи не увидишь. Мне нужно, чтобы мой муж был со мной.

Гектор (с горечью). С тем же успехом я мог бы быть твоей комнатной собачкой.

Миссис Хэшебай. А тебе бы хотелось быть моим кормильцем, как, знаешь, есть такие несчастные мужья?

Гектор. Нет, черт возьми! Но что это за трижды проклятое создание – муж!

Миссис Хэшебай (капитану). А как насчет гарпунной пушки?

Капитан Шотовер. Никакого толку. Это на китов, а не на людей.

Миссис Хэшебай. А почему бы и нет? Ты стреляешь гарпуном из пушки, гарпун попадает прямо в неприятельского генерала – и ты его вытаскиваешь. Вот тебе и все.

Гектор. Ты дочь своего отца, Гесиона.

Капитан Шотовер. Да, тут можно что-нибудь придумать, конечно. Не затем, чтобы ловить генералов, – они не опасны. Но можно было бы стрелять железной кошкой и выуживать пулеметы, даже танки. Я над этим подумаю.

Миссис Хэшебай (нежно поглаживая капитана по плечу). Вот и спасены. Ты прямо прелесть, папочка. А теперь надо нам идти ко всем этим ужасным людям и занимать их.

Капитан Шотовер. Ведь они не обедали, ты не забудь об этом.

Гектор. И я тоже не обедал. А уже темно. И, должно быть, бог знает который час!

Миссис Хэшебай. Ах, Гинесс придумает им какой-нибудь обед. Прислуга никогда не забывает позаботиться о том, чтобы в доме была еда.

Капитан Шотовер (испускает какой-то странный вопль в темноте). Что за дом! Что за дочь!

Миссис Хэшебай (восторженно). Какой отец!

Гектор (вторит). Какой супруг!

Капитан Шотовер. Или гром, что ли, иссяк в небесах?

Гектор. Или красота и отвага иссякли на земле?

Миссис Хэшебай. И что только нужно мужчинам? Сыты, одеты, и у себя дома, и любовью нашей даруем мы их перед тем, как отойти ко сну. И все-то они недовольны. Почему они завидуют той муке, с какой мы производим их на свет, и сами создают для себя какие-то непостижимые опасности и мучения только для того, чтобы не отстать от нас?

Капитан Шотовер (нараспев, словно читает заклинание). Я дом дочерям построил и настежь открыл для гостей, чтоб дочери, выйдя замуж, хороших рожали детей.

Гектор (подхватывает). Но вышла одна за чурбана, другая лжецом увлеклась.

Миссис Хэшебай (оканчивая строфу). И ложе его разделила, и любит лжеца и сейчас.

Леди Эттеруорд (кричит из сада.). Гесиона, Гесиона, где ты?

Гектор. Кот на крыше!

Миссис Хэшебай. Иду, дорогая, иду. (Быстро уходит в сад.)

Капитан возвращается к столу.

Гектор (уходя в переднюю). Зажечь вам свет?

Капитан Шотовер. Не надо. Дайте мне тьму еще поглубже. Деньги при свете не делаются.

Действие второе

Та же комната. Горит свет, шторы спущены. Входит Элли и за ней Менген, оба одеты к обеду. Она подходит к чертежному столу. Он становится между столом и плетеным креслом.

Менген. Что за обед! По-моему, это не обед, а так что-то всухомятку к чаю.

Элли. Я привыкла к сухомятке, мистер Менген, и очень рада, когда она есть. Кроме того, капитан сварил мне немножко макарон.

Менген (передергиваясь, желчно). Какая роскошь! Я не могу этого есть. Я думаю, это потому, что у меня слишком напряженная мозговая работа. Это самое тяжелое в жизни делового человека. Вечно приходится думать, думать, думать. Кстати, сейчас – пока мы одни – разрешите мне воспользоваться случаем, чтобы выяснить, так сказать, наши взаимоотношения.

Элли (усаживаясь на табурет у чертежного стола). Да, да, я как раз этого и хочу.

Менген (оторопев). Вы хотите? Это меня, знаете, удивляет. Потому что, мне кажется, я заметил сегодня днем, вы всячески старались избегать меня. И это уж не первый раз.

Элли. Просто я устала. И мне было как-то не по себе. Я тогда еще не привыкла к этому необыкновенному дому. Пожалуйста, простите меня.

Менген. О, это пустяки. Я не обижаюсь. Но капитан Шотовер говорил со мной о вас. Понимаете – о вас и обо мне.

Элли (заинтересовавшись). Капитан? И что же он говорил?

Менген. Да он, видите ли, обратил внимание на… разницу наших… лет.

Элли. Он все замечает.

Менген. Вы, значит, не придаете этому значения?

Элли. Конечно, я очень хорошо знаю, что наша помолвка…

Менген. Ах, так вы называете это помолвкой?

Элли. А разве нет?

Менген. О, конечно, конечно, если вы так говорите. Ведь вы в первый раз произносите это слово. Мне просто было не совсем ясно. Вот и все. (Усаживается в плетеное кресло и предоставляет Элли вести разговор.) Простите, вы, кажется, что-то начали говорить…

Элли. Разве? Я забыла. Напомните. Вам нравится здесь Я слышала, как вы спрашивали миссис Хэшебай за обедом, не сдается ли поблизости какой-нибудь хороший особняк.

Менген. Мне понравились эти места. Здесь как-то легко дышится. Возможно, что я и поселюсь здесь.

Элли. Я бы ничего лучшего не желала. Здесь, правда, легко дышится. И я хотела бы быть поближе к Гесионе.

Менген (все больше мнется). Воздух-то здешний, конечно нам подходит, а вот вопрос в том, подходим ли мы друг другу. Вы об этом подумали?

Элли. Мистер Менген, мы с вами должны быть рассудительными, вы не находите? Нам нет нужды разыгрывать Ромео и Джульетту. Но мы очень хорошо можем поладить, если оба возьмем на себя труд приложить к этому некоторые усилия. Ваше доброе сердце намного облегчит для меня все это.

Менген (наклоняется вперед, и в голосе его прорывается явное неудовольствие). Доброе сердце?.. Гм. Ведь я же разорил вашего отца; вам это известно?

Элли. О, но ведь это было не умышленно?

Менген. Вот именно. Я сделал это с умыслом.

Элли. С умыслом?

Менген. Ну, не из личной злобы, разумеется. Вы сами знаете, что я дал ему работу, когда с ним было все кончено. Но дело всегда остается делом. Я уничтожил его как человека, который может влиять на дела и деловую жизнь.

Элли. Не понимаю, как это может быть. Вы, верно, хотите заставить меня почувствовать, что я вам ничем не обязана, чтобы я могла решить совершенно свободно, – так?

Менген (встает, с вызывающим видом). Нет. Я хочу сказать именно то, что я говорю.

Элли. Но какая же вам была польза разорять моего отца? Ведь деньги, которые он потерял, это же были ваши деньги?

Менген (с язвительным смехом). Да. Мои. Они и есть мои мисс Элли. И все деньги, которые вместе с ним потеряли его друзья, тоже мои деньги. (Засовывает руки в карманы и ухмыляется.) Я просто их выкурил, как выкуривают пчел из улья. Что вы на это скажете? Вас это несколько потрясает, не так ли?

Элли. Сегодня утром это могло бы меня потрясти. А сейчас вы даже и представить себе не можете, как мало это для меня значит. Но это очень любопытно. Только вы должны объяснить мне. Я не совсем понимаю. (Облокотившись на стул и уткнув подбородок в ладони, она приготовилась слушать; на лице ее написано явное любопытство и в то же время невольное презрение, которое раздражает его все больше и больше и вместе с тем внушает ему желание просветить ее в ее невежестве.)

Менген. Ну конечно, вы не понимаете. Что вы можете понимать в делах? А вот вы слушайте и учитесь. Дело вашего отца было новое дело. А я не имею обыкновения начинать дела. Я обычно предоставляю другим начинать. Они вкладывают в это все свои деньги и деньги своих друзей, отдаются этому душой и телом, только чтобы поставить предприятие на ноги. Это, как говорится, самые настоящие энтузиасты. Но для них всякий, хотя бы временный, застой в делах – сущая беда. У них нет финансового опыта. И обычно, так через год либо два, они или терпят крах, или продают свое предприятие за бесценок, в рассрочку каким-нибудь пайщикам. И это еще если повезет, а то может статься, что они и вовсе ничего не получат. Ну, чаще всего то же самое происходит и с новой компанией. Те вкладывают еще деньги, тянут еще год или два – и в конце концов им опять-таки приходится перепродавать дело в третьи руки. Если это действительно крупное предприятие, то и третьи покупатели тоже только ухлопают в него свои труды и деньги – и опять-таки перепродадут. И вот тут-то и появляются настоящие дельцы. Тут появляюсь я. Но я похитрее многих других. Я не пожалею истратить немножко денег, чтобы подтолкнуть такое дело. Я сразу раскусил вашего отца. Я видел, что идея у него хорошая и что он будет из кожи вон лезть, если ему дать возможность претворить ее в жизнь. И я видел, что в делах он сущий младенец и не сумеет уложиться в бюджет и выждать время, чтобы завоевать рынок. Я знал, что самый верный способ разорить человека, который не умеет обращаться с деньгами, это дать ему денег. Я поделился моей идеей кое с кем из друзей в Сити, и они нашли деньги. Потому что я сам, видите ли, не вкладываю деньги в идеи, даже когда это мои собственные идеи. Ваш отец и его друзья, которые рискнули вместе с ним своим капиталом, были для меня все равно что кучка выжатых лимонов. Так что вы зря расточали вашу благодарность, и эти разговоры о моем добром сердце – чистейший вздор. Меня тошнит от них. Когда я вижу, как ваш отец, весь расплываясь, глядит на меня своими влажными, признательными глазами и прямо захлебывается от благодарности, меня так и разбирает сказать ему всю правду, – а не то, кажется, я вот-вот лопну. И останавливает меня только то, что я знаю, он мне все равно не поверит. Он подумает, что это моя скромность, – вот так же, как и вы сейчас подумали. Допустит все что угодно, только не правду. А это-то вот и доказывает, что он круглый дурак, а я человек, который умеет о себе позаботиться. (Откидывается в кресле с видом полного удовлетворения.) Н-да… так вот, что вы теперь обо мне скажете, мисс Элли?

Элли (опуская руки). Как странно, что моя мать, которая ничего не понимала в делах, была совершенно права относительно вас! Она всегда говорила – конечно, не в присутствии папы, а нам, детям, – что вы вот именно такой человек.

Менген (выпрямляется, сильно задетый). Ах, она так говорила? И тем не менее она не возражала против того, чтобы вы вышли за меня.

Элли. Видите ли, мистер Менген, моя мать вышла замуж за очень хорошего человека – потому что, как бы вы там ни оценивали моего отца с деловой точки зрения, он сама доброта, – и ей совсем не хотелось, чтобы я повторила ее опыт.

Менген. Во всяком случае, вы-то теперь уж не пойдете за меня замуж, не правда ли?

Элли (совершенно спокойно). Да нет, почему же?

Менген (встает, ошеломленный). Почему?

Элли. Я не вижу оснований, почему бы мы не могли с вами поладить.

Менген. Да, но послушайте, вы понимаете… (Умолкает, совершенно сбитый с толку.)

Элли (терпеливо). Да?

Менген. Я думал, что вы более щепетильны в ваших взаимоотношениях с людьми.

Элли. Если бы мы, женщины, были слишком щепетильны по отношению к мужчинам, нам тогда вовсе не пришлось бы выходить замуж, мистер Менген.

Менген. Такой ребенок, как вы, и слышать от вас: «Мы, женщины»! Куда же дальше! Нет, не может быть, чтобы вы это говорили серьезно.

Элли. Совершенно серьезно. А разве вы – нет?

Менген. Вы хотите сказать, что вы не собираетесь от меня отказываться.

Элли. А вы хотите отказаться?

Менген. Да нет. Не то чтобы отказаться…

Элли. Так в чем же дело?

Менген не находит, что ответить. С протяжным свистом он падает в плетеное кресло и смотрит перед собой с видом проигравшегося в пух и прах игрока. Потом вдруг по лицу его проскальзывает что-то хитренькое, он облокачивается на ручку кресла и говорит вкрадчиво и понизив голос.

Менген. А что, если бы я вам сказал, что я влюблен в другую женщину?

Элли (в тон ему.) А если бы я вам сказала, что я влюблена в другого мужчину?

Менген (в раздражении вскакивает). Я не шучу.

Элли. А почему вы думаете, что я шучу?

Менген. Повторяю вам, что я говорю совершенно серьезно. Вы слишком молоды, чтобы быть серьезной, но вам придется поверить мне. Я хочу быть поближе к вашей приятельнице, миссис Хэшебай. Я влюблен в нее. Ну вот, теперь я все выложил.

Элли. А я хочу быть поближе к вашему приятелю, мистеру Хэшебаю. Я влюблена в него. (Встает и чистосердечно заканчивает.) Ну, теперь, когда мы во всем открылись друг другу, мы будем настоящими друзьями. Благодарю вас за то, что вы доверились мне.

Менген (вне себя). И вы воображаете, что я позволю так злоупотреблять моей персоной?

Элли. Полно вам, мистер Менген. Вы же нашли возможным злоупотребить моим отцом в этих ваших делах. Брак для женщины – это такое же дело. Так почему же мне не злоупотребить вами в семейном смысле?

Менген. Потому что я не позволю этого! Потому что я не простофиля, как ваш отец, вот почему!

Элли (спокойно, с презрением). Вы не достойны ботинки чистить моему отцу, мистер Менген. Я делаю для вас громадную любезность, снисходя до того, чтобы злоупотребить вашей милостью, как вы изволили выразиться. Разумеется, у вас есть полная возможность расторгнуть нашу помолвку, раз уж вам так хочется. Но если только вы это сделаете, вы больше не переступите порога дома Гесионы. Я уж позабочусь об этом.

Менген (задыхаясь). Ax вы чертовка!.. Вы меня положили на обе лопатки. (Сраженный, совсем было уже падает в кресло, но вдруг его словно что-то осеняет.) Нет, нет, погодите. Вы не так хитры, как вы думаете. Вам не удастся так просто провести Босса Менгена. А что, если я сейчас прямехонько отправлюсь к миссис Хэшебай и объявлю ей, что вы влюблены в ее мужа?

Элли. Она знает.

Менген. Вы ей сказали!!!

Элли. Она мне это сказала.

Менген (хватается за виски). Это какой-то сумасшедший дом! Или это я сошел с ума! Да что она, сговорилась что ли, с вами – заполучить вашего супруга в обмен на своего?

Элли. А разве вы хотите нас обеих?

Менген (совершенно оторопев, падает в кресло). Нет, мои мозги этого не выдержат. У меня голова раскалывается. Помогите! Мой череп! Скорей! Держите его, сожмите его! Спасите меня!

Элли подходит к нему сзади, крепко охватывает его голову, потом начинает тихонько проводить руками от лба к ушам.

Спасибо. (Сонным голосом.) Как это освежает. (Борясь со сном.) Только не вздумайте гипнотизировать меня. Я видел, как люди становились круглыми дураками от этой штуки.

Элли (внушительно). Успокойтесь. Я видела, как люди становились дураками без всякого гипноза.

Менген (кротко). Надеюсь, вам не противно прикасаться ко мне? Потому что ведь до сих пор вы никогда не прикасались ко мне.

Элли. Ну, конечно, пока вы не влюбились самым естественным образом во взрослую, симпатичную женщину, которая никогда не позволит вам подступиться к ней. И я никогда не позволю ему подступиться ко мне.

Менген. А он все-таки будет пытаться.

Элли (продолжая ритмически свои пассы). Шшш… засыпайте Слышите? Вы будете спать-спать-спать. Будьте спокойны, совсем, совсем спокойны. Спите-спите-спите-спите.

Менген засыпает. Элли тихонько отходит, выключает свет и уходит в сад. Няня открывает дверь и появляется в полосе света, пробивающегося из передней.

Няня (говорит кому-то в передней). Мистера Менгена нет здесь, душенька. Здесь никого нет. Темно совсем.

Миссис Хэшебай (снаружи). Посмотрите в саду. Мы с мистером Дэном будем у меня в будуаре. Проводите его к нам.

Няня. Хорошо, душенька. (Идет в темноте к двери в сад, спотыкается о спящего Менгена, кричит.) Ах! Господи ты боже! Простите уж, пожалуйста! Не разглядела впотьмах. Да кто же это такой? (Возвращается к двери и включает свет.) Ах, мистер Менген, надеюсь, я не ушибла вас? Вот ведь, шлепнулась прямо на колени! (Подходит к нему.) А я вас-то и ищу. Миссис Хэшебай просила вас… (Замечает, что он совершенно неподвижен.) Ах ты господи! Да уж не убила ли я его! Сэр! Мистер Менген! Сэр! (Трясет его, он безжизненно валится с кресла, она подхватывает его и прислоняет к подушке.) Мисс Гесси! Мисс Гесси! Скорей сюда, голубушка! Мисс Гесси!

Миссис Хэшебай входит из передней с Мадзини Дэном.

Ах, мисс Гесси! Похоже, я убила его!

Мадзини обходит кресло с правой стороны от Менгена и видит, что, по-видимому, няня говорит правду.

Мадзини. Что побудило вас, женщина, совершить такое преступление?

Миссис Хэшебай (удерживаясь, чтобы не расхохотаться.) Ты хочешь сказать, что ты это умышленно?

Няня. Да разве это похоже на меня, чтобы я нарочно человека погубила? Наткнулась на него в темноте, да и придавила. Вес-то у меня большой. А он слова не сказал и не пошевелился, пока я не тряхнула его. Потом, гляжу – валится замертво на пол. Экая беда вышла!

Миссис Хэшебай (подходит к Мадзини, обойдя няньку, и критически разглядывает Менгена). Глупости! И вовсе он не мертвый. Просто спит. Я вижу, как он дышит.

Няня. А почему ж он не просыпается?

Мадзини (очень вежливо говорит Менгену в самое ухо). Менген, дорогой Менген! (Дует ему в ухо.)

Миссис Хэшебай. Так не годится. (Изо всех сил встряхивает его.) Мистер Менген, извольте проснуться! Слышите?

Он начинает сползать ниже, на пол.

Ах, няня, няня! Он падает, помоги мне!

Няня бросается на помощь. Вместе с Мадзини они снова втаскивают Менгена на подушки.

Няня (стоя за креслом, наклоняется и нюхает). Может, он пьян, как ты думаешь, душенька?

Миссис Хэшебай. Может быть, хлебнул папиного рома?

Мадзини. Нет, этого быть не может. Он человек воздержанный. Кажется, когда-то пил изрядно, но теперь в рот не берет спиртного. Вы знаете, миссис Хэшебай, я думаю, он под гипнозом.

Няня. Под гипно… чем, сэр?

Мадзини. Как-то раз вечером у нас дома, после того как мы были на гипнотическом сеансе, дети устроили игру в это, и Элли стала гладить меня по голове. И представьте, я заснул мертвым сном. Пришлось им посылать за специалистом, чтобы разбудить меня, после того как я проспал восемнадцать часов. Да они еще вздумали нести меня наверх в спальню, а так как дети, бедняжки, не могут похвастать силой, они меня уронили, и я скатился вниз по всей лестнице – и все-таки не проснулся.

Миссис Хэшебай еле удерживается от смеха.

Да, вам, конечно, смешно, миссис Хэшебай, а я ведь мог разбиться насмерть.

Миссис Хэшебай. Все равно это ужасно смешно, и я не могу не смеяться, даже если бы вы и разбились насмерть мистер Дэн. Так, значит, это Элли загипнотизировала его. Вот потеха!

Мадзини. Ах, нет, нет, нет. Это был для нее такой ужасный урок. Я думаю, она ни за что на свете не решится повторить это.

Миссис Хэшебай. Тогда кто же это сделал? Я не делала.

Мадзини. Я думаю, может быть, это капитан, как-нибудь так, не нарочно. Он ведь такой магнетический. Я чувствую, как я весь начинаю вибрировать, чуть только он приближается ко мне.

Няня. Уж капитан, во всяком случае, сумеет разбудить его, сэр. Об этом-то я позабочусь. Пойду приведу его. (Идет в кладовую.)

Миссис Хэшебай. Постой немножко. (Мадзини.) Вы говорите, что он может спокойно проспать восемнадцать часов?

Мадзини. То есть это я проспал восемнадцать часов.

Миссис Хэшебай. И вам после этого не было плохо?

Мадзини. Что-то я не совсем помню. Они вливали в меня бренди, знаете…

Миссис Хэшебай. Отлично. Во всяком случае, вы остались живы. Няня, милая, поди попроси мисс Дэн прийти сюда к нам. Скажи, что очень нужно, что я хочу поговорить с ней. Наверно, они где-нибудь с мистером Хэшебаем.

Няня. Не думаю, душенька. Мисс Эдди, вот кто с ним. Но я сейчас пойду поищу ее и пришлю к вам. (Уходит в сад.)

Миссис Хэшебай (показывает Мадзини на фигуру в кресле). Ну, мистер Дэн, смотрите. Вы только посмотрите! Да хорошенько. Вы все еще настаиваете на том, чтобы принести вашу дочь в жертву этому чучелу?

Мадзини (смущенно). Меня прямо всего перевернуло, миссис Хэшебай, от того, что вы мне сказали. И чтобы кто-нибудь мог подумать, что я, я, прирожденный солдат свободы, если можно так выразиться, мог кому-нибудь или чему-нибудь пожертвовать моей Элли или что у меня когда-нибудь могла возникнуть мысль насиловать ее чувства или склонности, – это такой тяжкий удар моему… ну, скажем, моему доброму мнению о самом себе.

Миссис Хэшебай (довольно равнодушно). Простите.

Мадзини (уныло глядя на сонное тело). Что вы, собственно, имеете против бедняги Менгена, миссис Хэшебай? По-моему, он хороший человек. Но, правда, я так привык к нему.

Миссис Хэшебай. Неужели у вас нет сердца, нет чувства? Вы только посмотрите на это животное. Подумайте о бедной, невинной, слабенькой Элли в лапах этого рабовладельца, который всю жизнь заставляет толпы грубых, непокорных рабочих подчиняться ему и потеть для его процветания. Человек, для которого паровые молоты куют огромные раскаленные массы железа! Который способен часами безжалостно препираться с женщинами и девушками из‑за какого-нибудь полпенни! Капитан промышленности – так, что ли, вы его зовете? Неужели вы способны бросить ваше нежное, хрупкое, беспомощное дитя в когти этого зверя? И только из‑за того, что она будет жить у него в роскошном доме и он обвешает ее брильянтами, чтобы все видели, какой он богатый.

Мадзини (смотрит на нее широко раскрытыми, изумленными глазами). Дорогая миссис Хэшебай, да бог с вами, откуда у вас такие романтические представления о деловой жизни? Бедняга Менген совсем не такой.

Миссис Хэшебай (презрительно). Бедняга Менген – действительно!

Мадзини. Да он ничего не смыслит в машинах. Он никогда и близко-то не подходит к рабочим. Он не мог бы ими управлять. Он их боится. Мне никогда не удавалось его хоть сколько-нибудь заинтересовать производством. Он не больше вашего понимает в этом. Люди жестоко заблуждаются в Менгене. Они думают, что это такая грубая сила, – и все только потому, что у него плохие манеры.

Миссис Хэшебай. Не хотите ли вы уверить меня, что у него не хватит сил раздавить бедную малютку Элли?

Мадзини. Конечно, очень трудно сказать, как может обернуться тот или иной брак. Но я лично думаю, что у него решительно нет никаких шансов взять над ней верх. У Элли удивительно сильный характер. Я думаю, это потому, что, когда она была еще совсем маленькая, я научил ее любить Шекспира.

Миссис Хэшебай (пренебрежительно). Шекспир! Теперь вам еще только не хватает сказать мне, что вы способны загребать деньги лучше Менгена. (Подходит к дивану и садится с левого края, страшно раздраженная.)

Мадзини (идет за ней и садится на другой конец). Нет. Это я плохо умею. Да я, видите ли, и не очень стремлюсь. Я не честолюбив! Должно быть, поэтому Менген – вот он насчет денег просто удивительный! Он ни о чем больше не думает. У него ужасный страх перед бедностью. А я всегда думаю о чем-нибудь другом. Даже на фабрике я думаю о вещах, которые мы делаем, а вовсе не о том, сколько они стоят. Но самое худшее во всем этом, что бедняга Менген не знает, что ему делать со своими деньгами. Это такой младенец, что он не знает даже, что ему есть, что пить. Он себе печень испортил тем, что ел и пил то, что ему было вредно. И сейчас почти ничего не может есть. Элли создаст ему режим и заставит соблюдать диету. Вы просто удивитесь, когда узнаете его поближе. Это уверяю вас, самый беспомощный человек на свете. Проникаешься к нему таким, как бы сказать, покровительственным чувством.

Миссис Хэшебай. А скажите, пожалуйста, кто же в таком случае заворачивает всеми его предприятиями?

Мадзини. Я. И другие, вот такие же, как я.

Миссис Хэшебай. Которых он держит на побегушках?

Мадзини. Если смотреть с вашей точки зрения – да.

Миссис Хэшебай. А скажите на милость, почему же вы, собственно, не можете без него обойтись, если вы все настолько умнее его?

Мадзини. Ах, нет, мы без него пропадем. Мы погубим все дело за какой-нибудь год. Да я уж пробовал. Знаю. Мы бы слишком много тратили денег на разные разности, улучшили бы качество товаров. И все это обошлось бы нам очень дорого. И с рабочими тоже; мы, вероятно, в некоторых случаях пошли бы на уступки. Ну, а Менген заставляет нас соблюдать порядок. Он накидывается на нас из‑за каждого лишнего пенни. Мы никак не можем без него обойтись. Вы знаете, он способен целую ночь просидеть, раздумывая, как бы ему сэкономить какой-нибудь шестипенсовик. Но Элли заставит его поплясать, когда она возьмет дом в свои руки.

Миссис Хэшебай. Так, значит, это ничтожество даже и в качестве капитана промышленности всего лишь шарлатан чистейшей воды?

Мадзини. Боюсь, что все наши капитаны промышленности такие вот, как вы говорите, шарлатаны, миссис Хэшебай. Конечно, есть фабриканты, которые действительно знают свое дело. Но они не умеют добывать таких громадных барышей, как Менген. Уверяю вас, Менген по-своему хороший человек. Такой добродушный…

Миссис Хэшебай. Вид у него очень непривлекательный. И ведь он уж далеко не молод.

Мадзини. В конце концов, миссис Хэшебай, ни один супруг не пребывает очень долго в состоянии первой молодости. Да в наше время мужчины и не могут позволить себе жениться очень рано.

Миссис Хэшебай. Вот, видите ли, если бы я сказала так, это звучало бы остроумно. Почему же у вас получается как раз наоборот? Чего-то в вас не хватает. Почему вы никому не внушаете доверия, уважения?

Мадзини (смиренно). Мне кажется, все дело в том, что я беден. Вы себе представить не можете, что это значит для семьи. Заметьте, я не хочу сказать, что они когда-нибудь жаловались. Всегда они по отношению ко мне держали себя замечательно. Они гордились моей бедностью. Они даже частенько подшучивали над этим. Но жене моей приходилось туго. Она готова была со всем примириться.

Миссис Хэшебай невольно вздрагивает.

Вот то-то и есть. Вы понимаете, миссис Хэшебай, я не хочу, чтобы и Элли пришлось мириться…

Миссис Хэшебай. И вы хотите, чтобы она примирилась с необходимостью жить с человеком, которого она не любит?

Мадзини (грустно). А вы уверены, что это хуже, чем жить с человеком, которого любишь, а он всю жизнь у кого-то на побегушках?

Миссис Хэшебай (у нее исчезает презрительный тон, и она с интересом смотрит на Мадзини). Знаете, я теперь думаю, что вы действительно очень любите Элли. Потому что вы становитесь положительно умником, когда говорите о ней.

Мадзини. Я не знал, что я до того уж глуп, когда говорю на другие темы.

Миссис Хэшебай. Бывает иной раз.

Мадзини (отворачивается, потому что глаза у него влажны). Я многое узнал о себе от вас, миссис Хэшебай. Вряд ли только мне будет легче от вашей откровенности. Но если вы считаете, что это нужно для того, чтобы я подумал о счастье Элли, то вы очень ошибаетесь.

Миссис Хэшебай (наклоняется к нему в сердечном порыве). Я отвратительно груба, правда?

Мадзини (овладевая собой). Да ну, что обо мне говорить, миссис Хэшебай! Я вижу, что вы любите Элли, и для меня этого достаточно.

Миссис Хэшебай. Я начинаю и вас любить немножко. Я просто ненавидела вас сначала. Я считала вас самым отвратительным, самодовольным, скучным стариком ханжой.

Мадзини (он уже решил принять ее тон за должное и заметно повеселел). Что ж, может быть, я такой и есть. Я никогда не был в чести у таких роскошных женщин, как вы. Я их всегда побаивался.

Миссис Хэшебай (польщенная). А я, по-вашему, роскошная женщина, Мадзини? Смотрите, как бы я в вас не влюбилась.

Мадзини (с невозмутимой учтивостью). Нет, вы не влюбитесь, Гесиона. Нет, со мной вы в совершенной безопасности. Поверьте мне, много женщин флиртовали со мной только потому, что они знали – со мной это совершенно безопасно. Но, конечно, именно поэтому им это очень быстро надоедало.

Миссис Хэшебай (коварно). Берегитесь. Вы, может быть, вовсе не так неуязвимы, как вы думаете.

Мадзини. О нет, совершенно неуязвим. Видите ли, я любил по-настоящему, то есть такой любовью, которая бывает только раз в жизни. (Проникновенно.) Потому-то Элли такая миленькая.

Миссис Хэшебай. Вы… гм… Нет, знаете, вы начинаете раскрываться. Вы совершенно уверены, что не дадите мне совратить вас на второе такое же сильное чувство?

Мадзини. Вполне уверен. Это было бы противоестественно. Дело в том, что вы, как бы это сказать… от меня не загоритесь и я от вас не загорюсь.

Миссис Хэшебай. Понятно. Ваш брак, по-видимому, это нечто вроде противопожарного крана.

Мадзини. Как вы остроумно перевернули мою мысль. Я бы никогда не додумался.

Из сада входит Элли; вид у нее удрученный.

Миссис Хэшебай (поднимаясь). Ах, вот наконец и Элли. (Обходит диван сзади.)

Элли (остановившись в двери по правому борту). Гинесс сказала, что вы хотели меня видеть. Вы и папа.

Миссис Хэшебай. Вы заставили нас так долго ждать, что это почти уже потеряло… Ну, впрочем, все равно. Ваш отец совершенно удивительный человек. (Ласково ерошит ему волосы.) Первый и единственный до сих пор, который мог устоять против меня, когда я изо всех сил старалась понравиться. (Подходит к большому креслу по левую сторону от Менгена.) Подите сюда. Я хочу вам что-то показать.

Элли безучастно подходит к креслу с другой стороны.

Полюбуйтесь.

Элли (смотрит на Менгена без всякого интереса). Я знаю. Он спит. Мы с ним тут говорили после обеда, и он заснул среди разговора.

Миссис Хэшебай. Вы его усыпили, Элли?

Мадзини (быстро вскакивает и подходит к спинке кресла). Нет, надеюсь, это не ты. Разве ты, в самом деле, сделала это, Элли?

Элли (устало). Он сам меня попросил.

Мадзини. Но ведь это очень опасно. Ты помнишь, что тогда со мной было?

Элли (совершенно равнодушно). Да, я думаю, я сумею разбудить его. Ну, а не я, так кто-нибудь другой.

Миссис Хэшебай. В конце концов это не важно, потому что я наконец убедила вашего отца, что вам не следует выходить за него замуж.

Элли (внезапно выходя из своего равнодушия, очень раздосадованная). А зачем вы это делали? Я хочу выйти за него замуж. Я твердо решила выйти за него.

Мадзини. Ты вполне уверена в этом, Элли? Миссис Хэшебай дала мне почувствовать, что я в этом деле проявил, быть может, некоторый эгоизм и легкомыслие.

Элли (очень отчетливо, внятно и уверенно). Папа, если когда-нибудь миссис Хэшебай еще раз возьмет на себя смелость объяснить тебе, что я думаю и чего я не думаю, ты заткни уши покрепче и закрой глаза. Гесиона ничего обо мне не знает. Она не имеет ни малейшего понятия, что я за человек, – и никогда этого не поймет. Обещаю тебе, что я никогда не буду делать ничего такого, чего бы я не хотела и не считала бы нужным для собственного блага.

Мадзини. Ты в этом вполне, вполне уверена?

Элли. Вполне, вполне. Ну, а теперь иди и дай нам поговорить с миссис Хэшебай.

Мадзини. Мне хотелось бы послушать. Разве я помешаю?

Элли (неумолимо). Я предпочитаю поговорить с ней наедине.

Мадзини (нежно). Ну хорошо, хорошо. Я понимаю. Родители – всегда помеха. Я буду паинькой. (Идет к двери в сад.) Да, кстати, ты не помнишь адреса того специалиста, который меня разбудил? Как ты думаешь, не послать ли ему сейчас телеграмму?

Миссис Хэшебай (направляясь к дивану). Сегодня уж поздно телеграфировать.

Мадзини. Да, пожалуй. Ну, я надеюсь, он ночью сам проснется (Уходит в сад.)

Элли (едва только отец выходит из комнаты, круто поворачивается к Гесионе). Гесиона, какого черта вы заводите такие неприятные разговоры с отцом из‑за Менгена?

Миссис Хэшебай (сразу теряя самообладание). Как вы смеете так разговаривать со мной, противная девчонка? Не забывайте, что вы у меня в доме!

Элли. Чепуха! Зачем вы суетесь не в свое дело? Вам-то что, выйду я за Менгена замуж или нет?

Миссис Хэшебай. Вы что, думаете запугать меня? Вы, маленькая авантюристка, которая ищет себе мужа!

Элли. Всякая женщина, у которой нет денег, ищет себе мужа. Вам хорошо болтать. Вы никогда не знали, что это такое – вечно быть без денег. Вы можете себе подхватывать мужчин, как цветочки по дороге. А я, бедная, порядочная…

Миссис Хэшебай (прерывает ее). Ха! Порядочная. Как вы подцепили Менгена? Как вы подцепили моего мужа? И у вас хватает дерзости говорить мне, что я… я…

Элли. Сирена, вот вы кто. Вы созданы для того, чтобы водить мужчин за нос. Если бы это было не так, Марк, может быть, дождался бы меня.

Миссис Хэшебай (внезапно остывая и уже полу смеясь). Ах, бедняжка моя Элли, детка моя! Бедная моя крошка! Мне до того жаль, что это так вышло с Гектором. Но что же я могу сделать? Ведь я не виновата. Я бы вам его уступила, если бы могла.

Элли. Я вас и не виню.

Миссис Хэшебай. Какая же я скотина, что начала с вами ругаться. Ну, идите ко мне, поцелуйте и скажите, что не сердитесь.

Элли (злобно). Ах, перестаньте вы, пожалуйста, сюсюкать, изливаться и сентиментальничать. Неужели вы не понимаете, что если я не заставлю себя быть жестокой и твердой, как камень, то я сойду с ума. Мне совершенно наплевать, что вы меня ругали и обзывали как-то. Неужели вы думаете, что для женщины в моем положении могут что-нибудь значить какие-то слова?

Миссис Хэшебай. Бедненькая вы моя женщинка! Такое ужасное положение!

Элли. Вам, наверное, кажется, что вы необыкновенно чуткая. А вы просто глупое, взбалмошное, эгоистическое существо. Вы видите, как меня ударило – ударило прямо в лицо, – и это убило целую и лучшую часть моей жизни – ту, что уже никогда теперь не вернется. И вы воображаете, что можно меня утешить вот этими поцелуями и сюсюканьем. Когда мне нужно собрать в себе всю силу, чтобы я могла хоть на что-нибудь опереться, на что-то железное, каменное, все равно, как бы это ни было больно, – вы болтаете тут всякую чепуху и причитаете надо мной. Я не сержусь; я не чувствую к вам никакой вражды. Но только, бога ради, возьмите вы себя в руки и не думайте, пожалуйста, что если вы всю жизнь нежились в бархате и сейчас так живете, то женщины, которые жили в самом настоящем аду, могут так же легко ко всему относиться, как и вы.

Миссис Хэшебай (пожимая плечами). Превосходно. (Садится на диван, на старое место.) Но я должна предупредить вас, что когда я не сюсюкаю, не целуюсь, не смеюсь, то я только об одном думаю: сколько еще я могу выдержать в этом проклятом мире, наполненном жестокостью. Сирены вам не нравятся. Хорошо, оставим сирен в покое. Вы хотите успокоить ваше израненное сердце на жернове. Отлично. (Скрещивая руки на груди.) Вот вам жернов.

Элли (усаживается около нее, несколько успокоившись). Так-то вот лучше. У вас поистине удивительная способность – приладиться к любому настроению. Но все равно вы ничего не понимаете, потому что вы не из того сорта женщин, для которых существует только один мужчина и одна возможность.

Миссис Хэшебай. Я, конечно, совершенно не понимаю, каким образом, связав себя с этим чучелом (указывая на Менгена), вы утешитесь в том, что не можете стать женою Гектора.

Элли. Вы, вероятно, не понимаете и того, почему сегодня утром я была такой милой девочкой, а сейчас я уже не девочка и не такая уж милая.

Миссис Хэшебай. Нет, это я понимаю. Потому что вы вбили себе в голову, что вы должны сделать что-то гадкое и мерзкое.

Элли. Нет, этого у меня нет в мыслях, Гесиона. Но я должна что-то постараться сделать с этим разбитым корытом.

Миссис Хэшебай. Ну-у! Все это вы переживете. И корыто ваше целехонько.

Элли. Конечно переживу. Надеюсь, вы не воображаете, что я сяду, сложив руки, и буду ждать, когда я умру от разбитого сердца или останусь старой девой, которая живет на подаяние общества помощи престарелым инвалидам. Но все равно – сердце у меня разбито. Я просто хочу сказать этим, что я знаю: то, что было у меня с Марком, больше для меня никогда не повторится. И в мире для меня существует Марк и безликая масса других мужчин, которые все одинаковы. Но если мне отказано в любви, это еще не значит, что я к тому же должна жить в бедности. И если у Менгена нет ничего другого, так у него по крайней мере есть деньги.

Миссис Хэшебай. А разве нет на свете молодых людей с деньгами?

Элли. Для меня нет. Кроме того, молодой человек будет вправе ожидать от меня любви и, возможно, бросит меня, когда увидит, что ничего такого я ему дать не могу. Богатые молодые люди, вы сами знаете, имеют возможность очень легко отделаться от своих жен. А это чучело, как вы изволите выражаться, не может от меня ждать ничего, кроме того, что я намерена ему предоставить.

Миссис Хэшебай. Вы будете его собственностью, не забудьте. Если он вас купит, он постарается, чтобы эта сделка была выгодна ему, а вовсе не вам. Спросите-ка у вашего отца.

Элли (встает, подходит к креслу и разглядывает предмет их разговора). Об этом вы можете не беспокоиться, Гесиона. Я могу дать Боссу Менгену больше, чем он мне. Это я его покупаю, и за хорошую цену. Женщины в такого рода сделках судят лучше мужчин. И десять Боссов Менгенов не помешают мне делать то, что мне заблагорассудится в качестве его жены, и много больше, чем если бы я осталась бедной девушкой. (Наклоняясь над неподвижным телом.) Ведь правда, не помешают. Босс? Я думаю, нет. (Идет к чертежному столу, останавливается, прислонившись к нему, и смотрит в окно.) Во всяком случае, мне не придется вечно думать о том, долго ли еще продержатся мои перчатки.

Миссис Хэшебай (величественно поднимаясь). Элли! Вы маленькое порочное, подленькое животное. И подумать только: я снизошла до того, что старалась пленить эту жалкую тварь, чтобы спасти вас от него. Так вот, разрешите заявить вам следующее: если вы вступите в этот омерзительный союз, вы больше никогда не увидите Гектора, поверьте мне.

Элли (невозмутимо). Я сразила Менгена, пригрозив ему, что если он не женится на мне, так он вас больше никогда в глаза не увидит. (Садится на край стола.)

Миссис Хэшебай (содрогаясь). Вы… вы…

Элли. Так что видите, этот ваш козырь – он для меня не неожиданность. А впрочем, ну что ж, попробуйте. Посмотрим. Я могла бы сделать из Марка человека, а не комнатную собачку.

Миссис Хэшебай (вспыхивая). Как вы смеете?

Элли (с почти угрожающим видом). А вот попробуйте, дайте ему повод думать обо мне; посмотрим, как вы посмеете.

Миссис Хэшебай. Нет, в жизни моей не видела такого наглого чертенка! Гектор говорит, что есть предел, после которого единственный ответ человеку, не желающему знать никаких правил, это хорошая оплеуха. Что, если я надеру вам уши?

Элли (спокойно). Я вцеплюсь вам в волосы.

Миссис Хэшебай (ехидно). А я бы и не почувствовала. Может быть, я их снимаю на ночь.

Элли (так поражена, что соскакивает со стола и подбегает к ней). О нет, не может быть, Гесиона, чтобы эти чудесные волосы были фальшивые.

Миссис Хэшебай (поглаживая свои волосы). Только вы не говорите Гектору: он ведь думает, что они настоящие.

Элли (со стоном отчаяния). О, даже волосы, которыми вы опутали его, – все, все фальшивое!

Миссис Хэшебай. Ну-ка, потяните, попробуйте. Есть женщины, которые своими волосами ловят мужчин, как в сеть, а я вот на своих укачиваю младенца. А вам, золотые локончики, этого не сделать!

Элли (убитая). Нет, не сделать. Вы украли моих младенцев.

Миссис Хэшебай. Душенька, ведь я сейчас заплачу. Вы знаете, вот то, что вы сказали, будто я из него делаю комнатную собачку, это до некоторой степени правда. Может быть, ему следовало подождать вас. Ну разве какая-нибудь другая женщина на свете простила бы вам это?

Элли. Ах, но по какому праву вы забрали его всего, всего целиком и только для себя! (Овладевая собой.) Ну довольно, вы тут ничем не виноваты. И никто не виноват. И он не виноват. Нет, нет, не говорите мне больше ничего Я не могу этого вынести. Давайте разбудим наше чучело. (Начинает поглаживать Менгена по голове в обратном направлении – от ушей ко лбу.) Проснитесь, слышите. Вы должны сейчас же проснуться. Проснитесь. Проснитесь.

Менген (подскакивает в кресле и в ярости накидывается на них). Проснитесь! Так вы думаете, я спал? (В бешенстве отталкивает ногой стул и становится между ними.) Вы меня вогнали в такой столбняк, что я не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Меня могли бы так и похоронить заживо! Хорошо, что до этого хоть не дошло. А они думают, что я просто спал! Если бы я свалился на пол оба раза, когда вы меня тут трясли, я бы сломал себе нос ко всем чертям и остался бы так на всю жизнь. Но зато теперь я вас всех знаю вдоль и поперек. Знаю, что вы за публика и куда я попал. Я слышал каждое ваше слово. И ваше, и вашего драгоценного папаши, и (к миссис Хэшебай) ваше тоже. Итак, значит, я чучело! Я ничтожество! Я дурак! Дурак, который даже не знает, что ему есть. Я, видите ли, боюсь рабочих, которые бы все подохли с голоду, если бы я не кормил их, давая им заработок. Я отвратительный старый скупердяй, который только и годится чтобы им пользовались ловкие женщины и его собственные безмозглые управляющие. Я…

Миссис Хэшебай (с апломбом самого изысканного свойства). Ш‑ш‑ш… ш‑ш‑ш… ш‑ш‑ш… Мистер Менген, ваше достоинство обязывает вас вычеркнуть из памяти все, что вы слышали в то время, когда вы так мило притворялись, что изволите спать. Это отнюдь не предназначалось для вашего слуха.

Менген. Притворялся! Неужели вы думаете, что, если бы я только притворялся, я бы лежал здесь беспомощный и выслушивал всю эту клевету, ложь, несправедливость? Терпел бы это ляганье в спину, это поношение… Если бы я только мог встать и сказать вам всем, что я о вас думаю! Удивляюсь, как меня не разорвало.

Миссис Хэшебай (воркующим голосом). Вам все это приснилось, мистер Менген. Мы только говорили, какой у вас удивительно мирный вид во сне. Вот и все. Ведь правда, Элли? Поверьте мне, мистер Менген, все эти неприятные вещи причудились вам в самую последнюю секунду, перед тем как вы проснулись. Это просто Элли погладила вас по голове против шерсти. И это пренеприятное ощущение вызвало у вас такой неприятный сон.

Менген (угрюмо). Я верю снам.

Миссис Хэшебай. Я тоже. Только они всегда сбываются наоборот.

Менген (все его чувство бурно прорывается наружу). Нет, я до самой смерти не забуду, что, когда вы кокетничали со мной в саду, вы просто дурачили меня. Это было грязно, подло, недостойно так поступать. Вы не имели права привлекать меня к себе, если я вам внушал такое отвращение. Не моя вина, что я не молод и что у меня усы не похожи на бронзовые канделябры, как у вашего уважаемого супруга. Есть вещи, которые порядочная женщина не позволит себе по отношению к мужчинам, как мужчина не позволит себе ударить женщину в грудь.

Гесиона, пристыженная, садится на диван и закрывает лицо руками. Менген тоже опускается в кресло и начинает всхлипывать, как ребенок. Элли переводит глаза с одного на другого. Миссис Хэшебай, услышав жалобные всхлипы, отнимает руки от лица и глядит на Менгена. Потом вскакивает и подбегает к нему.

Миссис Хэшебай. Не плачьте. Я не могу этого вынести. Неужели я разбила ваше сердце? Я не знала, что оно у вас есть. Разве я могла это знать?

Менген. Мужчина я или нет?

Миссис Хэшебай (полуласкательно, полушутя и вместе с тем очень нежно). Ах, нет. Не то, что я называю мужчиной. Вы – Босс. И больше ничего. Ну, а зачем же Боссу сердце?

Менген. Значит, вы нисколько не раскаиваетесь? Вам не стыдно?

Миссис Хэшебай. Мне стало стыдно в первый раз в жизни, когда вы сказали, что это то же, что ударить женщину в грудь. И я поняла, что я наделала. Я чуть не сгорела от стыда. Вы взяли свое, Босс. Разве вам этого мало?

Менген. Так вам и надо! Вы слышите – так и надо! Вы жестокая, только одно и можно сказать – жестокая!

Миссис Хэшебай. Ну что же, жестокость была бы очень приятной вещью, если бы можно было найти такую жестокость, которая не причиняла бы боли. Кстати (усаживается около него на ручку кресла), как вас зовут? Ведь не Босс же, наконец!

Менген (отрывисто). Если вам угодно знать, меня зовут Альфред.

Миссис Хэшебай (вскакивает). Альфред! Элли, его зовут как Теннисона!

Менген (вставая). Меня так назвали в честь моего дядюшки, от которого я никогда ни пенни не получил, будь он проклят. Но что из этого следует?

Миссис Хэшебай. Мне вдруг, знаете, пришло в голову, что ведь и вы тоже человек, что у вас была мать, как и у всякого другого. (Кладет ему руки на плечи и разглядывает его.) Крошка Альф.

Менген. Ну и характер же у вас!

Миссис Хэшебай. А у вас, оказывается, есть сердце, Альф. Крошечное такое, жалкое сердечко, но все-таки настоящее. (Внезапно отпускает его.) Ну, а теперь идите и помиритесь с Элли. У нее было достаточно времени, чтобы придумать, что вам сказать. Гораздо больше, чем у меня. (Быстро уходит в сад через правую дверь.)

Менген. Эта женщина своими руками вам всю душу наизнанку вывернет.

Элли. Вы еще влюблены в нее, несмотря на все, что мы о вас говорили.

Менген. Неужели все женщины такие, как вот вы с ней? Неужели они всегда думают только о том, что можно получить от мужчины? А вы даже и этого не думали обо мне. Вы думали только о том, сколько времени проносятся ваши перчатки.

Элли. Когда мы с вами поженимся, мне не придется больше об этом думать.

Менген. И вы рассчитываете, что я женюсь на вас после того, что я здесь слышал?

Элли. Вы не слышали от меня ничего такого, чего бы я не говорила вам раньше.

Менген. Вы, верно, думаете, что я без вас жить не могу.

Элли. Я думаю, что теперь вы будете чувствовать себя одиноким без всех нас – теперь, когда вы нас так хорошо узнали.

Менген (с каким-то воплем отчаяния). Неужели за мной никогда не останется последнее слово?

Капитан Шотовер (появляется в двери из сада). Чья это душа предается здесь мучениям ада? Что тут случилось?

Менген. Эта девица не желает всю жизнь думать о том, сколько времени проносятся ее перчатки.

Капитан Шотовер (проходит через комнату). А зачем они? Я их никогда не ношу. (Исчезает в кладовой.)

Леди Эттеруорд (появляясь из двери по левому борту в роскошном обеденном туалете). Что это такое здесь происходит?

Элли. Этот джентльмен интересуется, останется ли за ним когда-нибудь последнее слово.

Леди Эттеруорд (подходит к дивану). Я бы позволила сказать последнее слово, дорогая. Самое главное, это вовсе не сказать последнее слово, а поставить на своем.

Менген. Она хочет и того и другого.

Леди Эттеруорд. Этого ей не добиться, мистер Менген. Последнее слово всегда остается за Провидением.

Менген (в совершенном исступлении). Вот теперь вы еще будете меня религией пичкать. В этом доме человеком играют, точно футбольным мячом. Я ухожу.

Направляется в переднюю, но его останавливает окрик капитана, появляющегося из кладовой.

Капитан Шотовер. Куда вы это, Босс Менген?

Менген. К черту из этого дома. Ну, довольно этого с вас? С вас и со всех остальных?

Капитан Шотовер. Двери открыты, вы свободно можете войти и выйти. Вся ширь земная, просторы морей и купол неба ожидают вас.

Леди Эттеруорд. А ваши вещи, мистер Менген? Ваши чемоданы, щетки, гребенки? Ваши пижамы?

Гектор (появляясь в двери по правому борту в красивом костюме бедуина). Зачем этот беглый раб потащит с собой свои цепи?

Менген. Правильно, Хэшебай. Оставьте себе мои пижамы миледи. Может быть, пригодятся.

Гектор (подходит слева к леди Эттеруорд). Давайте все уйдем в мрак ночной и бросим все, оставим все позади.

Менген. Нет, вы оставайтесь там, где вы есть. В обществе я не нуждаюсь. Особенно в женском.

Элли. Пусть идет. Он чувствует себя здесь несчастным. Он рассердился на нас.

Капитан Шотовер. Ступайте, Босс Менген. И когда вы обретете страну, где есть счастье и нет женщин, сообщите мне ее координаты. Я присоединюсь к вам.

Леди Эттеруорд. Вам, конечно, будет очень неудобно без ваших вещей, мистер Менген.

Элли (нетерпеливо). Идите, идите. Почему же вы не уходите? Такая ночь чудесная. Уснете в поле или там, в вереске. Возьмите мой плащ, вы можете его себе постелить. Он висит в передней.

Гектор. Утренний завтрак у нас в девять. А то можете позавтракать с капитаном в шесть утра.

Элли. Покойной ночи, Альфред.

Гектор. Альфред! (Бежит к двери и кричит в сад.) Рэндел! Менгена зовут Альфредом.

Рэндел (в смокинге появляется в двери слева). Значит, Гесиона выиграла пари.

В двери по правому борту появляется миссис Хэшебай, левой рукой она обхватывает шею Гектора, увлекает его к дивану, а правой рукой обнимает за шею леди Эттеруорд.

Миссис Хэшебай. Они мне не верили, Альф.

Все с интересом смотрят на Менгена.

Менген. Может быть, тут еще кто-нибудь найдется, кто хочет прийти посмотреть на меня, точно я последняя новинка в зверинце.

Миссис Хэшебай. Вы и есть последняя новинка в этом зверинце.

Прежде чем Менген успел ответить, слышно, как наверху падает что-то тяжелое, затем раздается выстрел и чей-то пронзительный вопль. Трио, уставившееся на Менгена, в смятении рассыпается.

Голос Мадзини (сверху). Сюда! На помощь! Вор!

Гектор (сверкая глазами). Вор!

Миссис Хэшебай. Нет, нет, Гектор, тебя убьют!

Но уже поздно, он стрелой проносится мимо Менгена, который поспешно отступает к книжной полке, чтобы дать ему дорогу.

Капитан Шотовер (свистит в свой корабельный свисток). Все наверх! (Шагает вслед за Гектором.)

Леди Эттеруорд. Мои брильянты! (Бросается за капитаном.)

Рэндел (бежит за ней). Нет, Ариадна, позвольте мне!

Элли. О, может быть, папу убили! (Выбегает.)

Миссис Хэшебай. Вам страшно, Альф?

Менген. Нет. Слава богу, это не мой дом.

Миссис Хэшебай. Если вора поймают, нам придется, наверно, выступить в суде в качестве свидетелей? И нам будут задавать всякие вопросы о нашей частной жизни.

Менген. Только не вздумайте говорить там правду, вам никто не поверит.

Из передней, страшно взволнованный, с громадным дуэльным пистолетом в руке, входит Мадзини и идет к чертежному столу.

Мадзини. Ах, дорогая миссис Хэшебай, я чуть было не уложил его. (Бросает пистолет на стол и, шатаясь, подходит к столу.) Надеюсь, вы не думаете, что я действительно собирался его ухлопать?

Входит Гектор, ведя перед собой за шиворот старого грязного оборванца, выводит его на середину комнаты и отпускает. Следом за ними входит Элли, тотчас же подбегает к отцу и, перегнувшись через спинку стула, обнимает его за плечи.

Рэндел (входит с кочергой). Посторожите-ка эту дверь, Менген. А я пока буду стеречь другую. (Подходит к правой двери и становится там на страже.)

Вслед за Рэнделом входит леди Эттеруорд и становится между миссис Хэшебай и Менгеном. Последней появляется няня Гинесс и останавливается около двери, слева от Менгена.

Миссис Хэшебай. Что случилось?

Мадзини. Ваша экономка сказала мне, что кто-то забрался наверх, и дала мне пистолет, из которого мистер Хэшебай упражняется в стрельбе. Я собирался только припугнуть вора. Но едва я прикоснулся к этой штуке, как она выпалила.

Вор. Да. И раскровянила мне ухо. Хорошо еще, что в лоб не угодила. Почему вы не заведете себе настоящий револьвер вместо этой штуковины, которая палит, стоит только на нее дунуть?

Гектор. Это один из моих дуэльных пистолетов. Простите.

Мадзини. Он сейчас же поднял руки вверх и заявил, что он сдается, потому что его поймали по всем правилам.

Вор. Так оно и было. Посылайте за полицией.

Гектор. Нет, клянусь честью, его совсем не по правилам поймали: нас было четверо против одного.

Миссис Хэшебай. Что же они теперь с ним сделают?

Вор. Десять лет. И прямо в одиночку. Десять лет вон из жизни. Мне уже столько не отсидеть, я слишком стар. Это для меня гроб.

Леди Эттеруорд. Что же вы не подумали об этом перед тем, как лезть за моими брильянтами?

Вор. Но ведь вы же их получили обратно, леди. А вы сможете вернуть мне обратно десять лет моей жизни, которые вы у меня отнимаете?

Миссис Хэшебай. Нет, невозможно похоронить заживо человека на десять лет за несколько брильянтов.

Вор. Десять маленьких блестящих камешков. Десять долгих черных лет в аду.

Леди Эттеруорд. Только представить себе, что нам предстоит пройти через все ужасы уголовного суда! И все наши семейные дела попадут в газеты. Если бы вы были туземцем и Гастингс велел бы вас высечь как следует и вон выгнать, я бы слова не сказала. Но здесь, в Англии, у порядочных людей нет никакой защиты.

Вор. Я уж слишком стар для порки, леди. Посылайте за полицией, да и кончим дело. Это будет только справедливо. Вы правильно поступите.

Рэндел (убедившись в мирных намерениях вора, ослабляет свою бдительность и выходит вперед, помахивая кочергой, точно это аккуратно сложенный зонтик). Друг мой, я не вижу ничего правильного и справедливого в том, что мы обременим себя кучей неприятностей для облегчения вашей проснувшейся совести. Лучше убирайтесь-ка подобру-поздорову, пока вам предоставляется эта возможность.

Вор (неумолимо). Нет. Я должен снять грех с моей совести. Мне словно голос с неба провещал. Дайте мне провести остаток моей жизни в темнице, в раскаянии. Я получу мою награду на небесах.

Менген (в негодовании). Даже воры – и те не могут вести себя естественно в этом доме.

Гектор. Придется вам, милый человек, потрудиться заработать себе спасение за чей-либо другой счет. Здесь никто не собирается передавать вас в руки закона.

Вор. Ах, так вы не хотите передавать меня в руки закона?

Гектор. Нет. Простите, что мы так негостеприимны, но не будете ли вы так добры убраться отсюда?

Вор. Отлично. Я отправляюсь в полицейский участок и сам повинюсь. (Решительно направляется к двери, но Гектор останавливает его.)

Гектор, Рэндел, миссис Хэшебай (все вместе). Нет, вы этого не сделаете. Нет, нет, выкатывайтесь вон, милейший, не валяйте дурака. Да будет вам чудить! Что, вы не можете дома раскаяться?

Леди Эттеруорд. Извольте делать то, что вам говорят.

Вор. Вы, значит, покрываете преступление. Вы это понимаете?

Миссис Хэшебай. Но это же совершеннейший абсурд. Кто может нас заставить преследовать человека, когда мы этого не хотим?

Вор. А что у меня похитят мое спасение – и только из‑за того, что вам не хочется провести один денек на заседании суда, это, по-вашему, справедливо? Это правильно? Это честно по отношению ко мне?

Мадзини (поднимается и, перегнувшись через стол, говорит проникновенно-убедительным тоном, словно он стоит за пюпитром проповедника или за прилавком). Ну, полно, полно. Хотите, я научу вас, как вы можете обратить в вашу пользу даже ваше преступление? Почему бы вам не сделаться слесарем? Вы в замках хорошо понимаете; лучше, чем большинство честных людей.

Вор. Это верно, сэр. Только, для того чтобы стать слесарем, надо иметь самое малое двадцать фунтов.

Рэндел. Что вам стоит украсть двадцать фунтов? Подите в ближайший банк – и готово.

Вор (в ужасе). Но как же это джентльмен может вбивать такие мысли в голову бедному преступнику, пытающемуся выбраться из греховной бездны? Стыдитесь, сэр! Да простит вам Бог. (Бросается в кресло и закрывает лицо руками, словно молясь.)

Леди Эттеруорд. В самом деле, Рэндел!

Гектор. Мне кажется, нам придется сделать сбор в пользу этого некстати раскаявшегося грешника.

Леди Эттеруорд. Но двадцать фунтов – это просто смешно.

Вор (быстро открывая лицо). Сколько мне придется купить инструментов, леди!

Леди Эттеруорд. Глупости, у вас есть ваши воровские инструменты.

Вор. Фомка, сверло, ацетиленовая лампа, связка отмычек – вот и все. Что с этим сделаешь? Мне понадобится горн, кузница, мастерская и всякое там оборудование. Да и двадцатью-то не обойдешься.

Гектор. Почтеннейший, у нас нет двадцати фунтов.

Вор (чувствуя себя хозяином положения). Но ведь вы бы могли собрать между собой.

Миссис Хэшебай. Дай ему фунт стерлингов, Гектор, и прогони его.

Гектор (протягивает ему фунт). Вот. А теперь вон отсюда.

Вор (встает, берет деньги без малейшей признательности). Я ничего не могу вам обещать. У вас, я полагаю, могло бы найтись и побольше, у всех-то.

Леди Эттеруорд (энергично). Давайте-ка отправим его куда следует и покончим с этим. У меня тоже есть совесть, я полагаю. И я вовсе не уверена в том, что мы имеем право отпускать его вот так на свободу, в особенности если он дерзит, да еще и торгуется.

Вор (поспешно). Ладно, ладно, леди. Я не собираюсь доставлять вам никаких неприятностей. До свиданья, леди и джентльмены, премного вам благодарен. (Поспешно идет к выходу, но в дверях сталкивается с капитаном Шотовером.)

Капитан Шотовер (смотрит на него пронизывающим взглядом). Это еще что такое? Да что, вас двое, что ли?

Вор (падает на колени перед капитаном, трясясь от страха) О Господи, что я наделал. Неужели же это я к вам залез капитан Шотовер?

Капитан хватает его за шиворот, ставит на ноги и ведет на середину комнаты. Гектор отступает назад к жене, чтобы дать им дорогу.

Капитан Шотовер (поворачивает его к Элли). Это твоя дочь? (Отпускает его.)

Вор. Да откуда же я могу это знать, капитан? Знаете ведь, какой мы с вами вели образ жизни. Можно сказать, любая молодая девушка этого возраста в любом уголке мира могла бы быть моей дочерью.

Капитан Шотовер (к Мадзини). Вы не Билли Дэн. Вот Билли Дэн. Вы обманывали меня?

Вор (возмущенно, к Мадзини). Вы выдали себя за меня? И вы же чуть не всадили мне пулю в лоб? Выходит, вы, если можно так выразиться, за самим собой охотились.

Мадзини. Дорогой капитан Шотовер, с тех пор как я переступил порог вашего дома, я только и делал, что старался убедить вас, что я не мистер Уильям Дэн, а Мадзини Дэн, совершенно другой человек.

Вор. Он не по той линии, капитан. У нас в роду две ветви: Дэны-ученые и Дэны-пьянчуги. И каждая ветвь идет своей дорогой. Я из Дэнов-пьянчуг. А он из тех, которые мозгами ворочают. Но это не дает ему никакого права охотиться за мной.

Капитан Шотовер. Итак, значит, ты стал вором?

Вор. Нет, капитан. Я не позволю себе опорочить наше морское звание. Я не вор.

Леди Эттеруорд. А что же вы делали с моими брильянтами?

Няня. А зачем же ты в дом-то залез, коли ты не вор?

Рэндел. Принял его за свой собственный? Ошибся окошком?

Вор. Теперь уж мне нет нужды врать. Я могу провести любого капитана, но только не капитана Шотовера, потому что он на Занзибаре продался черту, может достать воду из-под земли, знает, где лежит золото, может взорвать патрон у тебя в кармане одним взглядом и видит правду, скрытую в сердце человека. Только я не вор.

Капитан Шотовер. Что же, ты честный человек?

Вор. Я никогда не старался быть лучше моих ближних, как вы хорошо знаете, капитан. Но то, что я делаю, – это дело невинное и даже богоугодное. Я просто разузнаю по соседству насчет домов, где хорошие люди живут, ну и поступаю вот так, как я здесь поступил. Забираюсь в дом, кладу в карман несколько ложечек или там брильянтов, потом поднимаю шум, даю себя поймать, а затем делаю сбор. И вы представить себе не можете, какое это трудное дело заставить себя поймать, когда ты сам этого хочешь. Как-то раз в одном доме я переломал все стулья, и хоть бы одна душа живая проснулась. В конце концов так и пришлось уйти.

Рэндел. А когда так случается, вы кладете на место ложки и брильянты?

Вор. Да как вам сказать. Если уж вы хотите знать, я не перечу воле Божьей.

Капитан Шотовер. Гинесс, вы помните этого человека?

Гинесс. Еще бы мне не помнить, раз я была замужем за ним, за душегубом.

Миссис Хэшебай, леди Эттеруорд (вместе). Замужем за ним? Гинесс!!!

Вор. Это был незаконный брак. Много у меня таких жен было. Нечего на меня клепать.

Капитан Шотовер. Отведите его на бак. (Отпихивает его к двери с неожиданной для своего возраста силой.)

Няня. Вы хотите сказать – в кухню. Да разве его туда пустят? Вы думаете, прислуга захочет водить компанию со всякими ворами и бродягами?

Капитан Шотовер. Воры сухопутные и воры морские – одной плоти и крови. Я боцмана у себя на шканцах не потерплю. Вон отсюда оба!

Вор. Есть вон отсюда, капитан. (Покорно уходит.)

Мадзини. А это не опасно, оставить его вот так, в доме?

Няня. И что же вы его не убили, сэр? Знала бы я, кто это, так сама бы убила. (Уходит.)

Миссис Хэшебай. Садитесь, пожалуйста, господа. (Усаживается на диван.)

Каждый выбирает себе местечко, за исключением Элли. Мадзини садится на свое прежнее место. Рэндел присаживается на подоконник у двери по правому борту и, снова покачивая свою кочергу наподобие маятника, пытливо, словно Галилей, наблюдает за нею. Гектор садится слева от него, посредине. Менген, всеми забытый, пристраивается в левом углу. Леди Эттеруорд усаживается в большое кресло. Капитан Шотовер в глубокой задумчивости уходит в кладовую. Все провожают его взглядами, а леди Эттеруорд многозначительно кашляет.

Так, Билли Дэн – это герой романа нашей бедной няни. Я знала, что у нее что-то такое было.

Рэндел. Теперь у них снова пойдут перепалки, и оба будут вкушать полное блаженство.

Леди Эттеруорд (раздраженно). Вы не женаты. Ничего в этом не понимаете, Рэндел. Придержите язык.

Рэндел. Тиранша!

Миссис Хэшебай. Ну вот, у нас был необыкновенно занимательный вечер. Дальше уж все будет не так интересно. Пожалуй, лучше идти спать.

Рэндел. А вдруг еще кто-нибудь залезет?

Мадзини. Ах нет, немыслимо. Надеюсь, что нет.

Рэндел. А почему? Ведь не один же у нас вор на всю Англию?

Миссис Хэшебай. А вы что скажете об этом, Альф?

Менген (обиженно). Ну что мое мнение значит? Обо мне забыли. Вор расквасил мне нос. Ткните меня куда-нибудь в угол и забудьте обо мне.

Миссис Хэшебай (вскакивает и с явно злонамеренным видом направляется к нему). Не хотите ли прогуляться до верескового луга, Альфред? Со мной?

Элли. Ступайте, мистер Менген. Вам будет полезно. Гесиона вас утешит.

Миссис Хэшебай (взяв его под руку, поднимает его). Идемте, Альфред. Луна. Ночь. Прямо как в «Тристане и Изольде». (Гладит его руку и тащит его к двери в сад.)

Менген (упирается, но поддается). И как это у вас духу хватает, сердца… (Чувства его прорываются наружу, из‑за двери доносятся его рыдания.)

Леди Эттеруорд. Что за непонятная манера вести себя? Что с ним такое, с этим человеком?

Элли (странно спокойным голосом, устремив глаза в какую-то воображаемую даль). У него разбивается сердце, вот и все.

В дверях кладовой появляется капитан и слушает.

Странное это ощущение – боль, которая милосердно уводит нас за пределы наших чувств. Когда сердце разбито, все корабли сожжены, тогда уж все равно. Конец счастью и начало покоя.

Леди Эттеруорд (неожиданно вскакивает в бешенстве, ко всеобщему удивлению). Как вы смеете?

Гектор. Боже милостивый. Да что случилось?

Рэндел (предостерегающе, шепотом). Шшш… Шшш… Тише!

Элли (удивленно и надменно). Я не обращаюсь лично к вам, леди Эттеруорд. И я не привыкла, чтобы меня спрашивали, как я смею.

Леди Эттеруорд. Разумеется, нет. Всякий может видеть, как вы дурно воспитаны.

Мадзини. Ах, нет! Надеюсь, нет, леди Эттеруорд. Нет, в самом деле!

Леди Эттеруорд. Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Какая наглость!

Элли. А что, собственно, вы хотите сказать?

Капитан Шотовер (подходя к креслу). Она хочет сказать, что ее сердце не разобьется. Всю жизнь она мечтала о том, чтобы кто-нибудь разбил его. А теперь она боится, что разбивать, собственно, нечего.

Леди Эттеруорд (бросается на колени и обнимает ноги отца). Папа, неужели ты думаешь, что у меня нет сердца?

Капитан Шотовер (поднимает ее с угрюмой нежностью). Если бы у тебя не было сердца, дитя, как могла бы ты мечтать, чтобы оно у тебя разбилось?

Гектор (вскакивает как ужаленный). Леди Эттеруорд, на вас нельзя положиться – вы устроили сцену. (Убегает в дверь направо.)

Леди Эттеруорд. О Гектор, Гектор! (Бежит за ним.)

Рэндел. И все это только нервы, уверяю вас. (Встает и идет за ней, в волнении размахивая кочергой.) Ариадна! Ариадна! Бога ради, будьте осторожней… Вы… (Уходит.)

Мадзини (вставая). Как неприятно! Не могу ли я – как вы думаете – чем-нибудь быть полезен?

Капитан Шотовер (быстро подвигает стул к чертежному столу и садится за работу). Нет. Ступайте спать. Покойной ночи.

Мадзини (оторопев). О-о! А впрочем, пожалуй, вы и правы.

Элли. Покойной ночи, дорогой. (Целует его.)

Мадзини. Покойной ночи, милая. (Направляется к двери, но потом подходит к книжной полке.) Я только возьму какую-нибудь книжку. (Достает книгу с полки.) Покойной ночи. (Уходит, оставляя Элли наедине с капитаном.)

Капитан погружен в свои чертежи. Элли, словно на страже, стоит за его спиной и некоторое время смотрит на него молча.

Элли. Вас никогда ничто не волнует, капитан Шотовер?

Капитан Шотовер. Я выстаивал на мостике по восемнадцать часов во время тайфуна. Здесь, правда, еще более бурно. Но все же я могу выстоять.

Элли. Как вы думаете, следует мне выйти замуж за мистера Менгена или нет?

Капитан Шотовер (не поднимая головы). О тот или другой камень разбиться – не все ли равно?

Элли. Я его не люблю.

Капитан Шотовер. А кто это вам говорит, что вы любите?

Элли. Вас это не удивляет?

Капитан Шотовер. Удивляться! В моем возрасте!

Элли. Мне кажется, что это совершенно честно. Я ему нужна для одного, а он мне для другого.

Капитан Шотовер. Деньги?

Элли. Да.

Капитан Шотовер. Ну что ж, одна подставляет щеку, а другой ее целует. Один добывает деньги, а другая тратит.

Элли. Мне интересно, кому из нас выгодней эта сделка?

Капитан Шотовер. Вам. Эти люди всю жизнь сидят у себя в конторе. Вам придется терпеть его только с обеда до утреннего завтрака. Но большую часть этого времени вы оба будете спать. Весь день вы будете распоряжаться собой но собственному усмотрению. И будете тратить его деньги. Если и этого для вас слишком много, выходите замуж за моряка дальнего плавания. Он будет надоедать вам не больше, чем недели три за целый год.

Элли. Я думаю, что это было бы самое лучшее.

Капитан Шотовер. Опасное это дело – увязнуть в браке с головой, как, например, муж моей старшей дочери. Он целый день торчит дома, словно проклятая душа в преисподней.

Элли. Мне это раньше никогда не приходило в голову.

Капитан Шотовер. Но если вы подходите к этому как к сделке, надо уж и рассуждать по-деловому.

Элли. Почему женщины всегда хотят заполучить чужих мужей?

Капитан Шотовер. Почему конокрады предпочитают объезженную лошадь дикой?

Элли (с коротким смешком). Это, пожалуй, верно. Какой подлый мир!

Капитан Шотовер. Меня это не касается. Я уж скоро уйду из него.

Элли. А я еще только вхожу.

Капитан Шотовер. Да. Так будьте начеку.

Элли. Мне кажется, что я действую очень осмотрительно.

Капитан Шотовер. Я не говорил – осмотрительно, я сказал: будьте начеку.

Элли. А в чем тут разница?

Капитан Шотовер. Можно из осмотрительности отдать душу за то, чтобы получить целый мир. Но не забывайте, что ваша душа сама льнет к вам, если вы ею дорожите. А мир – он стремится выскользнуть у вас из рук.

Элли (устало отходит от него и беспокойно слоняется по комнате). Простите меня, капитан Шотовер, но это совершенно бесполезно разговаривать со мной таким образом. Люди старого уклада ничем мне не помогут. Люди старого уклада думают, что у человека может существовать душа без денег. Они думают, что чем меньше у тебя денег, тем больше души. А молодежь в наше время иного мнения. Душа, видите ли, очень дорого обходится. Содержать ее стоит гораздо дороже, чем, скажем, автомобиль.

Капитан Шотовер. Вот как? Сколько же она поглощает, ваша душа?

Элли. О, целую пропасть. Она поглощает и музыку, и картины, и книги, и горы, и озера, и красивые наряды, и общество приятных людей, – в этой стране вы лишены всего этого, если у вас нет денег. Вот потому-то наши души так изголодались.

Капитан Шотовер. Душа Менгена питается свиным пойлом.

Элли. Да. Деньги, когда они у него, – это деньги, брошенные на ветер. Я думаю, может быть, его душа слишком изголодалась, когда он был еще очень молод. Но в моих руках они не будут брошены на ветер. И вот потому, что я хочу сохранить мою душу, я и выхожу замуж из‑за денег. И все женщины, если у них мозги на месте, поступают так.

Капитан Шотовер. Есть и иные способы добыть деньги. Почему бы их просто не украсть?

Элли. Потому что я не хочу попасть в тюрьму.

Капитан Шотовер. Единственная причина? Вы уверены, что честность здесь никакой роли не играет?

Элли. Ах, вы ужасно старомодны, капитан! Неужели вы думаете, что есть сейчас на свете молодые девушки, которые считают, что законные и незаконные способы добывать деньги – это честные или нечестные способы? Менген ограбил отца и друзей моего отца. Я бы украла у Менгена все эти деньги, если бы полиция позволила мне это сделать. Но поскольку это не разрешается, я должна их получить обратно, выйдя за него замуж.

Капитан Шотовер. Не могу спорить. Я слишком стар. Мозг мой окончательно сложился. Одно я могу вам сказать: старомодно это или новомодно, но только, если вы продадитесь, вы нанесете своей душе такой удар, что никакие книги, картины, концерты, ни все пейзажи мира не залечат ее. (Внезапно встает и направляется в кладовую.)

Элли (бежит за ним, хватает его за рукав). А почему же вы тогда продались черту на Занзибаре?

Капитан Шотовер (останавливается, изумленный). Что-о?

Элли. Нет, вы не уйдете, прежде чем не ответите. Я уж знаю эти ваши замашки. Если вы продались, почему мне нельзя?

Капитан Шотовер. Мне пришлось иметь дело с таким человеческим отребьем, что я только тогда мог заставить себя слушаться, когда ругал их последними словами, хватал за шиворот, бил кулаками. Глупцы забирали на улице несовершеннолетних воришек и отправляли их на учебное судно, где их учили бояться палки, вместо того чтобы бояться бога, думая, что такого рода служба сама по себе сделает из них мужчин и моряков. Я обманул этих воришек, внушив им, что я продался черту. Это избавило меня от необходимости прибегать к ругани и побоям, которые день за днем ввергали в преисподнюю мою душу.

Элли (отпуская его). Я сделаю вид, что продаюсь Боссу Менгену, чтобы спасти мою душу от нищеты, которая день за днем ввергает меня в преисподнюю.

Капитан Шотовер. Богатство в десять раз скорее ввергнет вас в преисподнюю. Богатство не пощадит даже вашего тела.

Элли. Ну, опять что-то старомодное. Мы теперь знаем, что душа – это тело, а Тело – душа. Нам говорят, что это не одно и то же, потому что нас хотят убедить, что мы можем сохранить наши души, если мы позволим поработить наши тела. Боюсь, что я от вас никакого толку не добьюсь, капитан.

Капитан Шотовер. А чего бы вы, собственно, хотели? Спасителя, а? Неужели вы так старомодны, что верите в него?

Элли. Нет. Но я думала, что вы очень мудрый и можете помочь мне. А теперь я вижу вас насквозь. Вы делаете вид, что вы заняты, а сами придумываете всякие мудрые фразы, и вот бегаете взад и вперед, и бросаете их на ходу всем на удивление; и тут же исчезаете, прежде чем вам успеют ответить.

Капитан Шотовер. Я теряюсь, когда мне возражают, меня это расхолаживает. Я не могу долго переносить ни мужчин, ни женщин. Мне приходится исчезать. Я и сейчас должен исчезнуть. (Пытается уйти.)

Элли (хватает его за руку). Нет, вы от меня не уйдете. Я могу вас загипнотизировать. Вы единственный человек в доме, которому я могу сказать все, что мне придет в голову. Я знаю, что я вам нравлюсь. Садитесь. (Тянет его к дивану.)

Капитан Шотовер (уступая). Берегитесь. Я ведь впал в детство. Старики – народ опасный. Им нет дела до того, что может произойти с миром.

Они садятся рядом на диван. Она нежно прижимается к нему, положив голову ему на плечо и полузакрыв глаза.

Элли (мечтательно). А я думала, что у стариков, кроме этого не может быть никаких других интересов. Ведь им же не может быть интересно, что случится с ними самими.

Капитан Шотовер. Интерес человека к миру – это просто избыток его интереса к самому себе. Когда вы еще дитя, ваше суденышко только спускается на воду, поэтому вы и не интересуетесь ничем, кроме своих собственных дел. Когда вы возмужаете, ваше судно входит в глубокую воду, и вот вы становитесь государственным деятелем, философом, исследователем, искателем приключений. В старости судно ваше изнашивается, оно уж не годится для дальнего плаванья, и вы снова становитесь младенцем. Я могу подарить вам уцелевшие остатки моей прежней мудрости. Жалкие остатки и крохи. Но в действительности я ничем не интересуюсь, кроме моих собственных маленьких потребностей и прихотей. Вот я сижу здесь и копаюсь в моих старых изобретениях, стараясь обратить их в средство истребления моих ближних. Я вижу, как мои дочери и их мужья живут бессмысленной жизнью, все это – романтика, чувства, снобизм. Я вижу, как вы, более юное поколение, отворачиваетесь от их романтики, чувств и снобизма, предпочитая им деньги, комфорт и жестокий здравый смысл. И я знаю, что, когда я стоял на своем капитанском мостике во время тайфуна или когда мы в полном мраке на несколько месяцев вмерзали в арктические льды, – я был в десять раз счастливее, чем вы или они. Вы ищете себе богатого мужа. Я в вашем возрасте искал лишений, опасностей, ужасов, смерти, чтобы всем существом своим ощущать, что я живу. Я не позволял страху смерти управлять моей жизнью. И наградой мне было то, что я жил. А вот вы позволяете, чтобы страх перед бедностью управлял вашей жизнью. Этим вы достигнете того, что вы будете есть, а жить вы не будете.

Элли (нетерпеливо выпрямляясь). Но что ж я могу сделать? Ведь я же не морской капитан. Я не могу стоять на мостике во время тайфуна или убивать китов и тюленей среди гренландских плавучих льдов. Ведь женщинам не позволяют быть капитанами. Что же вы хотите, чтобы я была стюардшей?

Капитан Шотовер. Бывают жизни и похуже. Стюардши могут сойти и на сушу, если им хотелось бы, но они плавают, плавают, плавают…

Элли. А что бы они стали делать на суше? Вышли бы замуж из‑за денег. Не хочу быть стюардшей. Я плохой моряк. Придумайте для меня что-нибудь еще.

Капитан Шотовер. Я не в состоянии думать так долго Я слишком стар. Я должен исчезать и появляться. (Делает попытку подняться.)

Элли (тянет его назад). Нет, вы не уйдете. Вам ведь хорошо здесь, разве нет?

Капитан Шотовер. Я уже вам говорил, что это опасно – удерживать меня. Я не могу долго бодрствовать.

Элли. А зачем вы бежите? Спать?

Капитан Шотовер. Нет. Выпить стаканчик рому.

Элли (в страшном разочаровании). Только за этим? Фу, как противно! Вам приятно, когда вы пьяны?

Капитан Шотовер. Нет. Я больше всего на свете боюсь напиться допьяна. Быть пьяным – это значит грезить, размякнуть, поддаться любому соблазну, любому обману. Попасть в когти женщинам. Вот что делает с вами вино, когда вы молоды. Но когда вы стары, очень-очень стары, вот как я, – вас осаждают сны. Вы не знаете, до чего это ужасно. Вы молоды и спите только ночью, спите крепко; потом вас начинает клонить ко сну днем; а в старости вам хочется спать даже и утром. И просыпаешься усталый, усталый от жизни. И никогда не бывает так, чтобы дрема и сны оставили вас в покое. Сон подкрадывается к вам во время вашей работы, каждые десять минут, если вы не разгоните его ромом. Я теперь пью для того, чтобы быть трезвым. Но сны побеждают. Ром теперь не такой, как раньше. Я уж выпил сегодня десять стаканов, с тех пор как вы приехали. И все равно как если бы я хлебнул воды. Подите-ка принесите мне еще стаканчик. Гинесс знает, где он. Вот вы сами увидите, какая это гадость, когда старый человек пьет.

Элли. Вы не будете пить. Вы будете грезить. Мне нравится, когда вы грезите. Вам не нужно быть в мире действительности, когда мы с вами разговариваем.

Капитан Шотовер. Я слишком устал, чтобы сопротивляться. Или слишком слаб. Ведь я снова переживаю детство. Я вижу вас не такой, какая вы на самом деле. Я не могу припомнить, какой я на самом деле. Я не ощущаю ничего, кроме этого дурацкого чувства счастья, которого я боялся всю мою жизнь; счастья, которое приходит, когда уходит жизнь; счастья уступать и грезить, вместо того чтобы сопротивляться и действовать. Это сладость гниющего плода.

Элли. Вы боитесь этого почти так же, как я боялась расстаться с моими мечтами, боялась того, что мне придется что-то делать. Но теперь все это для меня уже кончено: все мои мечты пошли прахом. Я бы хотела выйти замуж за очень старого, очень богатого человека. Я бы с удовольствием вышла замуж за вас. Гораздо приятнее выйти за вас, чем за Менгена. Вы очень богатый?

Капитан Шотовер. Нет, перебиваемся со дня на день. Да у меня и жена есть, где-то на Ямайке. Чернокожая. Моя первая жена! Если только не умерла.

Элли. Какая жалость! Мне так хорошо с вами! (Берет его руку и почти бессознательным движением поглаживает ее.) Я уж думала, мне никогда не будет хорошо.

Капитан Шотовер. Почему?

Элли. Разве вы не знаете?

Капитан Шотовер. Нет.

Элли. Сердце разбилось. Я влюбилась в Гектора, не зная, что он женат.

Капитан Шотовер. Сердце разбилось? Так, может быть, вы из тех, кто настолько довольствуется самим собой, что только тогда и может быть счастлив, когда судьба лишит его всего, даже надежды?

Элли (хватает его за руку). Да, похоже, что так. Вот я сейчас чувствую: нет ничего на свете, чего бы я не могла сделать, – потому что я ничего не хочу.

Капитан Шотовер. Это и есть единственная настоящая сила. Это и есть гений человека. Это лучше рома.

Элли (отбрасывает его руку). Рома! Ну зачем вы все испортили?

Из сада в дверь но правому борту входят Гектор и Рэндел.

Гектор. Прошу прощения. Мы думали, тут никого нет.

Элли. (вставая). Это, надо полагать, означает, что вы хотите рассказать мистеру Рэнделу историю с тигром. Идемте, капитан. Я хочу поговорить с отцом, и лучше вам быть при этом.

Капитан Шотовер (поднимаясь). Глупости! Он уже лег спать.

Элли. Ага! Вот я вас и поймала. Настоящий мой отец лег спать. Но отец, которого вы мне выдумали, в кухне. И вы отлично знали это с самого начала. Идемте. (Тащит его в сад, к двери по левому борту.)

Гектор. Вот удивительная девчонка! Водит Старого Моряка за собой на цепочке, как комнатную собачку.

Рэндел. Ну вот, теперь, когда они ушли, может быть, мы с вами потолкуем по-дружески?

Гектор. Вы в моем доме. По крайней мере, все считают его моим… Я к вашим услугам.

Гектор садится на стул у чертежного стола, повернувшись лицом к Рэнделу, который стоит, небрежно прислонившись к верстаку.

Рэндел. Я полагаю, мы можем быть вполне откровенны. Я имею в виду леди Эттеруорд.

Гектор. Вы можете говорить откровенно. А мне нечего сказать. Я ни разу ее не видел до сегодняшнего дня.

Рэндел (выпрямляясь). Что? Ведь вы муж ее сестры?

Гектор. Ну, если уж на то пошло, так ведь вы – брат ее мужа.

Рэндел. Но ведь вы с ней, по-видимому, очень близки?

Гектор. Как и вы.

Рэндел. Да. Но я с ней действительно близок. Я знаю ее уже много лет.

Гектор. По-видимому, ей понадобилось много лет для того, чтобы достичь с вами той интимности, которая со мной завязалась через пять минут.

Рэндел (оскорбленный). Поистине, Ариадна – это предел (Отходит, надутый, к окну.)

Гектор (хладнокровно). Она, как я уже говорил Гесионе весьма предприимчивая женщина.

Рэндел (оборачивается в возбуждении). Видите ли, Хэшебай, вы то, что женщины называют красивый мужчина.

Гектор. В дни, когда меня обуревало тщеславие, я старался сохранить эту видимость. И Гесиона настаивала, чтобы я продолжал это и сейчас. Она заставляет меня напяливать эти дурацкие штуки (показывает на арабский костюм), потому что ей кажется, что у меня нелепый вид во фраке.

Рэндел. Вы отлично сохранились, дружище. Так вот, уверяю вас, в моем отношении нет ни капли ревности.

Гектор. Казалось бы, много уместнее было бы поинтересоваться, нет ли этой капли у вашего брата?

Рэндел. Что? Гастингс? Насчет Гастингса вы не беспокойтесь. Он обладает способностью работать по шестнадцать часов в день над какой-нибудь скучнейшей мелочью, и ему это действительно доставляет удовольствие. Поэтому-то он и выдвигается всюду. Пока Ариадна заботится о том, чтобы он вовремя поел, он будет только благодарен всякому, кто поддержит ее хорошее настроение.

Гектор. А так как она обладает фамильным обаянием Шотоверов, то претендентов находится более чем достаточно.

Рэндел (свирепо). Она поощряет их. Ее поведение – это сплошной скандал. Уверяю вас, дорогой мой, что в моем отношении нет ни капли ревности. Но она своим легкомыслием заставляет говорить о себе везде, где бы она ни появилась. Вот ведь что. А на самом деле она совершенно равнодушна к мужчинам, которые увиваются вокруг нее. Но кто это может знать? И получается что-то довольно некрасивое по отношению к Гастингсу; некрасивое и по отношению ко мне.

Гектор. Она убеждена, что ведет себя столь безупречно…

Рэндел. Безупречно! Она только тем и занимается, что с утра до вечера устраивает сцены. Берегитесь, дружище! Она вам наделает хлопот, – то есть, верней сказать, наделала бы, если бы всерьез заинтересовалась вами.

Гектор. Значит, она не интересуется мною?

Рэндел. Ни чуточки. Ей просто хочется прибавить еще один скальп к своей коллекции. Настоящее ее чувство отдано уже давно – много лет тому назад. Так что советую вам поостеречься.

Гектор. Скажите, вы очень страдаете от этого чувства ревности?

Рэндел. Ревности? Я! Ревную! Дорогой мой, я же вам сказал, что в моем отношении нет ни капли…

Гектор. Да… А вот леди Эттеруорд сказала мне, что она никогда не устраивает сцен. Так вот, бросьте вы расточать попусту вашу ревность на мои усы. Никогда не ревнуйте к настоящему живому мужчине. В конце концов всех нас вытесняет воображаемый герой. К тому же ревность ужасно не идет к вашей непринужденной позе светского человека, которую вы так успешно сохраняете во всех остальных случаях жизни.

Рэндел. Ну, знаете, Хэшебай, мне кажется, мужчина может позволить себе быть джентльменом, и не обязательно обвинять его за это в позерстве.

Гектор. Это тоже поза, не меньше какой-либо другой. Мы здесь все позы наизусть знаем. У нас дома такая игра: обнаружить, что за человек прикрывается той или иной позой. Насколько я понимаю, за вашей позой скрывается излюбленный герой Элли – Отелло.

Рэндел. Позвольте уж сказать вам, что кой-какие игры в этом доме чрезвычайно раздражают.

Гектор. Да, я сам много лет был их жертвой. Сначала я прямо-таки корчился от этого. Потом, знаете, привык. А теперь и сам научился играть.

Рэндел. Я бы вас попросил, если для вас это не составит труда, не играть в эти игры со мной. Вы, по-видимому, абсолютно не понимаете ни моего характера, ни того, что я привык считать хорошим тоном.

Гектор. А это входит в ваше понятие хорошего тона – поносить леди Эттеруорд?

Рэндел (в его негодовании прорывается жалобная детская нотка). Я ни одного слова не сказал против леди Эттеруорд. Это опять какой-то заговор против меня.

Гектор. Какой заговор?

Рэндел. Вы отлично знаете, сэр. Заговор, который имеет в виду выставить меня мелочным, ревнивым, ребячливым, – то есть как раз наделить меня такими качествами, которых у меня нет. Все знают, что я представляю собой полную противоположность этому.

Гектор (поднимаясь). По-видимому, в атмосфере нашего дома есть что-то, что скверно на вас действует. Это нередко бывает. (Идет к двери в сад и подчеркнуто повелительным тоном зовет леди Эттеруорд.) Ариадна!

Леди Эттеруорд (откуда-то издали). Да?

Рэндел. Зачем вы ее зовете? Я хочу поговорить…

Леди Эттеруорд (врывается, запыхавшись). Да? Нет, в самом деле, у вас страшно властная натура. Что такое?

Гектор. Да вот я что-то не могу управиться с вашим приятелем Рэнделом. Вы, конечно, знаете, как к нему подступиться?

Леди Эттеруорд. Рэндел, вы опять выкинули какую-нибудь глупость? Я вижу по вашему лицу. Нет, вы поистине самое мелочное существо на свете.

Рэндел. Вы отлично знаете, Ариадна, что в моей натуре нет ни капли мелочности. Я держал себя здесь в высшей степени обходительно. Я остался совершенно невозмутим при виде вора. Это моя особо отличительная черта – невозмутимость. Но… (топает ногой и начинает сердито расхаживать) я требую, чтобы со мной обращались с известным уважением. Я не позволю Хэшебаю фамильярничать со мной. Я не потерплю, чтобы вы поощряли мужчин бегать за вами.

Гектор. Этот человек носит в себе сильно укоренившееся заблуждение в том, что он ваш супруг.

Леди Эттеруорд. Знаю. Он ревнует. Как будто у него есть на это какие-то права! Он вечно меня компрометирует. Устраивает сцены повсюду. Я этого не допущу, Рэндел. Вы не имеете права пререкаться из‑за меня с Гектором. Я не желаю быть предметом мужских пересудов.

Гектор. Будьте благоразумны, Ариадна. Ваша роковая красота сама по себе заставляет мужчин пререкаться.

Леди Эттеруорд. Ах вот как! А что вы скажете о вашей роковой красоте?

Гектор. Что ж я могу с этим сделать?

Леди Эттеруорд. Вы можете сбрить себе усы. Я могу отрезать себе нос. Всю жизнь мне приходится терпеть из‑за мужчин, которые в меня влюбляются. А потом Рэндел говорит, что я бегаю за мужчинами.

Рэндел. Я…

Леди Эттеруорд. Да, да, вы говорили. Вы только что это сказали. Почему вы ни о чем не можете подумать, кроме женщин? Наполеон был совершенно прав, когда говорил, что женщины – это занятие для бездельников. А уж из всех бездельников самый отъявленный – это Рэндел Эттеруорд…

Рэндел. Ариа…

Леди Эттеруорд (прерывая его целым потоком слов). Да, да, бездельник. И нечего спорить. Сделали ли вы хоть что-нибудь за всю свою жизнь? На что вы годитесь? Хлопот с вами больше, чем с трехлетним младенцем. Вы шагу ступить не можете без чужих услуг.

Рэндел. Это…

Леди Эттеруорд. Лень! Воплощенная лень! Сплошной эгоизм! Самый скучный человек на земле. Даже когда вы сплетничаете, вы ни о чем не можете говорить, кроме как о себе самом, о своих огорчениях, своих болезнях и о том, кто вас обидел. (Обращается к Гектору.) Знаете, как его прозвали, Гектор?

Гектор, Рэндел (оба вместе). Пожалуйста, не говорите мне этого. Я не потерплю этого.

Леди Эттеруорд. Рэндел-слюнтяй – вот как его зовут в обществе.

Рэндел (кричит). Я не допущу этого, повторяю вам. Выслушайте меня, вы, дьявольская… (Задыхается.)

Леди Эттеруорд. Ну-ну, я вас слушаю. Как это вы собирались меня назвать? Дьявольская… что? Каким противным животным я стану на этот раз?

Рэндел (захлебываясь от негодования). Нет в мире такого омерзительного животного, каким способна быть женщина. Вы сущий дьявол, который может с ума свести человека! Вы не поверите мне, Хэшебай, если я вам скажу, что я любил этого демона всю мою жизнь. Но Бог свидетель, как я был за это наказан. (Опускается на стул и плачет.)

Леди Эттеруорд (останавливается перед ним, глядя на него с презрительным торжеством). Нюня!

Гектор (подходит к нему, серьезным тоном). Друг мой, эти сестры Шотовер имеют в своем распоряжении две колдовские штуки против мужчин: они могут их заставить любить себя и могут заставить их плакать. Благодарите вашу звезду, что вы не женаты ни на одной из них.

Леди Эттеруорд (надменно). Прошу вас, Гектор…

Гектор (внезапно берет ее за плечи, круто поворачивает ее от Рэндела к себе и хватает рукой за горло). Ариадна! Если вы только посмеете начать эти штуки со мной, я вас задушу. Слышите? Игра в кошки-мышки с прекрасным полом – премилая игра, но я могу с вами до того доиграться, что голову вам оторву. (Толкает ее без всяких церемоний в большое кресло и продолжает уже не так свирепо, но твердо.) Наполеон верно сказал, что женщины – это занятие для бездельников. Но он сказал еще, что женщина – это утеха воина. Так вот, я – воин. Берегитесь!

Леди Эттеруорд (ничуть не обиженная, а скорее даже польщенная этим неистовством). Дорогой Гектор, я ведь сделала только то, что вы просили.

Гектор. Как вас прикажете понять? Будьте добры объясниться.

Леди Эттеруорд. Вы позвали меня сюда, чтобы утихомирить Рэндела. Вы сказали, что сами не можете с ним справиться.

Гектор. Ну и что из того, что я сказал, – я не просил вас доводить человека до сумасшествия.

Леди Эттеруорд. Да ничуть он не сходит с ума. Просто это такой способ унять его. Будь вы матерью, вы бы меня поняли.

Гектор. Матерью? Что вы тут такое задумали?

Леди Эттеруорд. Все очень просто. Когда дети у меня капризничали и не слушались, я их шлепала как следует, чтобы поревели хорошенько, – это была для них такая полезная встряска. После этого они прекрасно спали и потом на другой день отлично вели себя. Но ведь не могу же я отшлепать Рэндела. Он слишком велик. Поэтому, когда у него нервы не в порядке и он раскапризничается, я просто довожу его до слез. Вот теперь он будет хорошо вести себя. Посмотрите, он уже совсем спит. Так оно, в сущности, и есть.

Рэндел (просыпается, с возмущением). Я не сплю. Какая вы жестокая, Ариадна! (Расчувствовавшись.) Но я, кажется, готов простить вас, как всегда. (Подавляет зевоту.)

Леди Эттеруорд (Гектору). Ну, грозный воин, вы удовлетворены моим объяснением?

Гектор. Когда-нибудь, если вы зайдете слишком далеко, я вас зарежу. Я думал раньше, что вы просто дура.

Леди Эттеруорд (смеясь). Все почему-то так думают сначала. Но я не такая дура, как это может показаться на первый взгляд. (Очень довольная, встает.) Ну, Рэндел, теперь марш спать. И утром вы будете пай-мальчиком.

Рэндел (слабо сопротивляясь). Я пойду спать, когда мне захочется. Сейчас еще и десяти нет.

Леди Эттеруорд. Десять уже давно было. Пожалуйста, Гектор, посмотрите, чтобы он сейчас же пошел спать. (Уходит в сад.)

Гектор. Есть ли на свете рабство более гнусное, чем это рабство мужчин у женщин?

Рэндел (решительно поднимаясь). Я завтра не стану с ней разговаривать. Целую неделю не буду с ней говорить. Я ее так проучу… И сейчас пойду спать, не простившись с ней. (Идет к двери в переднюю.)

Гектор. Околдовали вас, человече. Старик Шотовер продался дьяволу на Занзибаре. И дьявол дал ему за это чернокожую ведьму в жены. Эти две чертовки-дочки – мистический плод сего союза. Я привязан к юбке Гесионы, но я муж ей. И если я даже и совершенно спятил из‑за нее, то мы хоть поженились, по крайней мере. Но почему вы позволяете, чтобы Ариадна швыряла вас и таскала, как ребенок таскает и колотит игрушечного ослика? Какая вам от этого радость? Вы что, любовник ее, что ли?

Рэндел. Вы не должны это так дурно понимать. Может быть, в высшем смысле, в платоническом…

Гектор. Фью-ю… В платоническом! Она держит вас на побегушках. А когда приходит время расплачиваться, она надувает вас. Так это надо понимать?

Рэндел (вяло). Мне кажется… если я против этого не возражаю… то вам-то до этого какое дело? Кроме того, я же вам сказал, что я проучу ее. Вот увидите. Я знаю, как надо обращаться с женщинами. А правда, я, кажется, совсем засыпаю. Пожелайте миссис Хэшебай от меня покойной ночи, не сочтите за труд. Спокойной ночи. (Поспешно уходит.)

Гектор. Бедняга! О, женщины! Женщины! Женщины! (Поднимает кулаки к небу и потрясает ими, точно произнося заклинание). Разверзнись! Разверзнись и сокруши! (Уходит в сад.)

Действие третье

Гектор выходит в сад через стеклянную дверь кормовой галереи. С восточной стороны от эспланады, в свете дугового фонаря, который в своем матовом колпаке похож на луну, леди Эттеруорд томно раскинулась в гамаке; рядом с изголовьем гамака стоит складной стул. С другой стороны флагштока, на длинной садовой скамье, спит капитан Шотовер, рядом с ним сидит Элли, нежно прижавшись к его плечу; по левую сторону от них палубный стул. Позади в темноте прогуливаются Гесиона и Менген. Прекрасная тихая, безлунная ночь.

Леди Эттеруорд. Какая чудесная ночь! Как будто нарочно для нас.

Гектор. Никакого ей до нас дела нет. Что мы ей? (Угрюмо садится на стул.)

Элли (сонно прижимаясь к капитану). Эта ее красота прямо проникает во все мои жилки. Ночь несет в себе покой для старых и надежду для юных.

Гектор. Это вы что – сами придумали?

Элли. Нет. Это последняя фраза капитана перед тем, как он заснул.

Капитан Шотовер. Я не сплю.

Гектор. Рэндел спит. И мистер Мадзини Дэн. И Менген, должно быть, тоже.

Менген. А вот и нет.

Гектор. Ах, вы здесь? Я думал, Гесиона уже отправила вас спать.

Миссис Хэшебай (подходит сзади к скамье и появляется в круге света вместе с Менгеном). Да, пожалуй, пора. Менген без конца повторяет мне, что у него предчувствие, будто он умрет. В жизни не видела человека, который бы с такой жадностью добивался, чтобы его пожалели.

Менген (жалобно). Но у меня правда такое предчувствие. Правда же. А вы не хотите слушать.

Миссис Хэшебай. Я слушала что-то другое. Тут было какое-то чудесное жужжанье в небе. Никто не слышал? Откуда-то донеслось издалека, а потом замерло.

Менген. Я же вам сказал, что это поезд.

Миссис Хэшебай. А я вам говорю, Альф, что в эти часы никакого поезда нет. Последний приходит в девять сорок пять.

Менген. Может быть, какой-нибудь товарный.

Миссис Хэшебай. По нашей маленькой ветке они не ходят. Просто прицепляют к пассажирскому один товарный вагон. Что бы это такое могло быть, Гектор?

Гектор. Это грозное рычание неба, знаменующее его отвращение к нам, жалким, бесполезным тварям. (Исступленно.) Я вам говорю, вот увидите, что-нибудь случится. Одно из двух: или из тьмы выйдет какое-то новое существо на смену нам, как мы пришли на смену животным, или небосвод с грохотом обрушится и уничтожит нас.

Леди Эттеруорд (хладнокровно, поучительным тоном, укладываясь поуютнее в своем гамаке). Вовсе мы не приходили на смену животным, Гектор. Почему вы призываете небо обрушиться на этот дом, в котором можно было бы устроить такую уютную жизнь, если бы только Гесиона имела хоть малейшее представление о том, как надо жить? Разве вы не понимаете, в чем главный недостаток этого дома?

Гектор. Мы – главный недостаток. Смысла в нас нет ни малейшего. Мы бесполезны, опасны. И нас следует уничтожить.

Леди Эттеруорд. Глупости! Гастингс в первый же день, как только приехал сюда, – это было тому назад года двадцать четыре, кажется, – сразу же сказал мне, в чем недостаток нашего дома.

Капитан Шотовер. Что? Чурбан сказал, что в моем доме какой-то недостаток?

Леди Эттеруорд. Я сказала, что это Гастингс сказал, а он вовсе не чурбан.

Капитан Шотовер. Какой же это недостаток в моем доме?

Леди Эттеруорд. Такой же, как и на корабле, папа. Разве не тонко было со стороны Гастингса подметить это?

Капитан Шотовер. Дурак он. Какой может быть недостаток на корабле? Там все на месте.

Леди Эттеруорд. Нет, не все.

Миссис Хэшебай. Ну, а что же такое? Да не тяни ты, Эдди.

Леди Эттеруорд. Угадайте.

Гектор. Дьяволицы, дщери ведьмы занзибарской! Дьяволицы!

Леди Эттеруорд. А вот и нет. Уверяю вас, все, что нужно, чтобы сделать этот дом разумным, здоровым, приятным, чтобы у всех был хороший аппетит и здоровый сон, – это лошади.

Миссис Хэшебай. Лошади! Какая чушь!

Леди Эттеруорд. Да, лошади. Почему мы никогда не могли сдать этот дом внаймы? Потому что тут нет конюшен. Поезжайте куда угодно в Англии, где живут нормальные, здоровые, довольные, настоящие, порядочные англичане, и вы увидите, что главный стержень всего дома – это конюшни; а если кому-нибудь из гостей вздумается побренчать на рояле, так, прежде чем открыть его, надо всю комнату перевернуть вверх дном – чего-чего только не навалено на крышке. Я до тех пор не почувствовала, что существую, пока не научилась ездить верхом. Но я никогда по-настоящему, как следует, ездить не буду, потому что меня с детства этому не учили. Настоящее английское общество делится на два круга: это круг лошадников и круг невротиков. И это вовсе не условность. Всякому ясно, что люди, которые занимаются охотой, – это порядочные люди, а те, кто не охотится, это не настоящие люди.

Капитан Шотовер. В этом есть доля правды. Мужчину из меня сделал мой корабль, а корабль – это конь морской.

Леди Эттеруорд. Вот именно поэтому-то, как мне Гастингс объяснял, ты и джентльмен.

Капитан Шотовер. Не так уж глупо для чурбана. Можешь его привезти в следующий раз. Мне надо поговорить с ним.

Леди Эттеруорд. Почему Рэндел такой слюнтяй? Воспитывали его хорошо, учился в колледже и университете, работал в министерстве иностранных дел, всю жизнь вращался в лучшем обществе. А почему он какой-то такой недоделанный, никчемный? Почему ни один слуга не уживается у него дольше чем два-три месяца? Потому что он слишком ленив и слишком падок на всякие развлечения и поэтому не может быть ни охотником, ни стрелком. Он бренчит на рояле, рисует, волочится за замужними женщинами, читает беллетристику, стихи. Он даже на флейте играет. Но я никогда не позволяла ему являться с флейтой ко мне в дом. Посмел бы он только… (Ее прерывают меланхолические звуки флейты, доносящиеся из открытого окна сверху. Она в негодовании приподнимается в гамаке.) Рэндел! Вы до сих пор не легли спать? Вы что же, подслушиваете?

Флейта задорно отвечает.

Боже, какая пошлость! Сейчас же в кровать, Рэндел! Как вы смеете!

Окно со стуком закрывается.

(Снова укладывается в гамак.) Ну кто может заинтересоваться таким ничтожеством?

Миссис Хэшебай. Эдди, как ты думаешь, следует Элли выйти замуж за бедного Альфреда только из‑за его денег?

Менген (в ужасном смятении.) Ну что же это такое? Миссис Хэшебай, неужели вы будете обсуждать мои дела вот так, перед всеми?

Леди Эттеруорд. Я думаю, Рэндел сейчас уже не слушает.

Менген. Все слушают. Так, право, нельзя.

Миссис Хэшебай. Да ведь сейчас темно. Ну не все ли вам равно? Элли не возражает. Правда, Элли?

Элли. Правда. Вы что думаете об этом, леди Эттеруорд? У вас так много здравого смысла.

Менген. Нет, это нехорошо. Это… это…

Миссис Хэшебай зажимает ему рот рукой. Ах, ну отлично!

Леди Эттеруорд. Сколько у вас денег, мистер Менген?

Менген. Ну, знаете!.. Нет, это просто невозможно!

Леди Эттеруорд. Глупости, мистер Менген. Ведь весь вопрос в вашем капитале?

Менген. Ну, уж если на то пошло – сколько у нее денег?

Элли. Ничего нет.

Леди Эттеруорд. Ну вот, она ответила, мистер Менген. А теперь, после того как вы заставили мисс Дэн бросить карты на стол, извольте показать и ваши.

Миссис Хэшебай. Ну, Альфред, выкладывайте – сколько же?

Менген (разозленный до того, что теряет всякую осторожность). Ну, если уж вам угодно знать, то у меня нет денег и никогда не было.

Миссис Хэшебай. Альфред, зачем вы нам рассказываете такие нелепые сказки?

Менген. Это не сказки. Голая правда.

Леди Эттеруорд. На что же вы тогда живете, мистер Менген?

Менген. Я живу на разъездные; ну а потом немножко еще комиссионных.

Капитан Шотовер. А у кого из нас есть что-нибудь, кроме разъездных на путешествие по жизни?

Миссис Хэшебай. Но ведь у вас же есть фабрика, капиталы и все такое.

Менген. Это все так думают, что у меня есть. Меня считают промышленным Наполеоном. Поэтому-то мисс Элли и хочет выйти за меня. Но я вам говорю, что у меня ничего нет.

Элли. Вы хотите сказать – эти фабрики вроде тигров Марка? Они на самом деле не существуют?

Менген. Они отлично существуют. Только это не мои фабрики. Они принадлежат синдикатам, акционерам и всяким там ленивым, ни на что не пригодным капиталистам. Я беру у них деньги и пускаю фабрики в ход. Отыскиваю людей вроде папаши мисс Дэн, которые кладут все свои силы на то, чтобы наладить дело, и сам принимаю все меры к тому, чтобы оно приносило доход. Конечно, я ставлю условие, чтобы мне платили приличное содержание, но это собачья жизнь. А собственности у меня никакой нет.

Миссис Хэшебай. Альфред, вы очень неискусно пытаетесь увильнуть от брака с Элли.

Менген. Первый раз в жизни сказал правду насчет своих денег – и первый раз в жизни ни одна душа не верит!

Леди Эттеруорд. Как это грустно! Почему бы вам не заняться политикой, мистер Менген?

Менген. Политикой? Да что вы, с луны свалились? Чем же я занимаюсь, как не политикой!

Леди Эттеруорд. Простите, но я ни разу о вас не слыхала.

Менген. Разрешите объяснить вам, леди Эттеруорд, что премьер-министр нашей страны предложил мне войти в правительство и без всякой этой чепухи вроде выборов – на правах диктатора одного крупного ведомства.

Леди Эттеруорд. В качестве консерватора или либерала?

Менген. Ну, это все ерунда. Просто в качестве делового человека.

Все разражаются хохотом.

Над чем вы, собственно, смеетесь?

Миссис Хэшебай. Ах, Альфред, Альфред!

Элли. Это вас-то, который не может ступить шагу без моего отца? Ведь он все за вас делает.

Миссис Хэшебай. Вас, который боится собственных рабочих?

Гектор. Вас, с которым три женщины целый вечер играют в кошки-мышки?

Леди Эттеруорд. Вы, должно быть, дали той партии, которая выдвинула вас, огромную сумму, мистер Менген?

Менген. Ни пенни из своего кармана. Деньги нашел синдикат. Они понимали, насколько я буду для них полезен в правительстве.

Леди Эттеруорд. Все это необыкновенно интересно и неожиданно, мистер Менген. Ну, и каковы же ваши административные достижения?

Менген. Достижения?.. Гм… не знаю, что вы подразумеваете. Но я ловко расстроил планы молодчиков из других ведомств. Каждый из них стремился выступить в роли спасителя страны, а меня хотели оттеснить, лишить доверия и всякой надежды заработать титул. Но я заранее позаботился – на тот случай, если бы они захотели мне пакостить, – чтобы и у них ничего не вышло. Я, может быть, ничего не понимаю в моих машинах, но зато я прекрасно умею сунуть палку в чужую машину. Вот теперь они остались в совершенных дураках.

Гектор. А вы с чем остались?

Менген. Я остался с тем, что перехитрил всех остальных. Если это не торжество деловитости, то как это еще назвать?

Гектор. Где мы: в Англии или в сумасшедшем доме?

Леди Эттеруорд. Так вы собираетесь спасти страну, мистер Менген?

Менген. А кто же еще ее спасет? Может быть, ваш мистер Рэндел?

Леди Эттеруорд. Рэндел-слюнтяй? Нет, конечно.

Менген. Или, может быть, ваш зятек с этими его усами и пышными фразами?

Гектор. О да, если бы мне позволили.

Менген (насмешливо). А-а! А позволят?

Гектор. Нет. Вы им больше по душе.

Менген. То-то же. Ну, а раз вы живете в мире, где меня ценят, а вас нет, вам не мешает обращаться со мной повежливее. Кто тут еще найдется, кроме меня?

Леди Эттеруорд. Гастингс! Бросьте вашу нелепую демократию, дайте Гастингсу власть и хороший запас бамбуковых палок, чтобы привести британских туземцев в чувство, – и он без всякого труда спасет страну.

Капитан Шотовер. Пусть уж она лучше погибнет. С палкой в руках всякий дурак сумеет управлять. И я бы мог так управлять. Это не божий путь. Этот твой Гастингс – чурбан.

Леди Эттеруорд. Он стоит всех вас, вместе взятых. А вы что скажете, мисс Дэн?

Элли. Я думаю, что мой отец отлично мог бы управлять, если бы люди не клеветали на него, не обманывали его и не презирали за то, что он такой хороший.

Менген (презрительно). Представляю себе: Мадзини Дэн в парламенте и пробивает себе путь в правительство! Слава богу, до этого мы еще не дошли. Что вы скажете, миссис Хэшебай?

Миссис Хэшебай. О, я думаю, что это ровно ничего не значит, кто из вас управляет страной, пока мы управляем вами.

Гектор. Мы? Кто это мы, позвольте узнать?

Миссис Хэшебай. Внучки дьявола, дорогой. Прекрасные женщины.

Гектор (снова вздымая руки к небесам). Обрушься, говорю я, и избавь нас от чар сатанинских!

Элли. Выходит, что в мире нет ничего настоящего, кроме моего отца и Шекспира. Тигры Марка поддельные. Миллионы мистера Менгена поддельные. Даже в Гесионе нет ничего по-настоящему сильного и неподдельного, кроме ее прекрасных черных волос. А леди Эттеруорд слишком красива, чтобы быть настоящей. Единственная вещь, которая еще для меня существовала, это была седьмая степень самосозерцания капитана. Но и это, оказывается…

Капитан Шотовер. Ром.

Леди Эттеруорд (спокойно). Большая часть моих волос отнюдь не поддельная. Герцогиня Дитеринг предлагала мне за это (поглаживает свою прическу) пятьдесят гиней. Она думала, что это парик. Но это все мое собственное, за исключением цвета, разумеется.

Менген (в совершенном неистовстве). Нет, слушайте, я сейчас разденусь, я сниму с себя все, что есть. (Начинает стаскивать с себя сюртук.)

Леди Эттеруорд, капитан Шотовер, Гектор, Элли (вместе, в ужасе). Мистер Менген! Что это такое! Ха‑ха‑ха! Валяйте! Пожалуйста, не надо.

Миссис Хэшебай (хватает его за руку). Альфред! Как вам не стыдно! Да что вы, с ума сошли?

Менген. Стыдно! Где тут стыд, в этом доме? Нет, давайте все разденемся догола. Уж если что делать, так надо доводить это до конца. Морально мы все уж разоблачились догола. Так давайте обнажимся и телесно. И посмотрим, как это нам понравится. Я вам говорю, что я не в состоянии это выдержать. Меня с детства учили приличиям. Я не возражаю против того, чтобы женщины красили волосы, а мужчины пили, – это в человеческой натуре. Но совсем не в человеческой натуре рассказывать об этом направо и налево. Стоит только кому-нибудь из вас рот открыть, как меня всего передергивает (ежится, словно в него запустили камнем) от страха – что еще сейчас тут ляпнут? Как можно сохранять хоть какое-нибудь уважение к себе, если мы не стараемся показать, что мы лучше, чем на самом деле?

Леди Эттеруорд. Совершенно согласна с вами, мистер Менген. Все это я испытала. Я знаю, по опыту знаю, что мужчины и женщины – это хрупкие цветы, и их надо выращивать под стеклом. А у нас в семье привычка швырять камнями куда попало и устраивать сквозняки – и это не только невыносимо грубо, но положительно опасно. Но если уж вы не убереглись от моральной простуды, то зачем же еще простужаться и физически. Нет, уж вы, пожалуйста, не снимайте ваше платье.

Менген. Я буду делать так, как мне хочется, а не так, как вы говорите. Что я, ребенок или взрослый? Хватит с меня этой родительской тирании. Уеду в Сити, там меня ценят и уважают.

Миссис Хэшебай. Прощайте, Альф. Вспоминайте нас иногда там, в вашем Сити. Вспоминайте, какая она юная, Элли.

Элли. Вспоминайте, какие глаза и волосы у Гесионы.

Капитан Шотовер. Вспоминайте про наш сад, где вам не приходилось быть сторожевым псом, лающим, дабы преградить дорогу правде.

Гектор. Вспоминайте красоту леди Эттеруорд. Ее здравый смысл. Ее изящество.

Леди Эттеруорд. Льстец! Нет, мистер Менген, вы лучше вспоминайте, есть ли на свете другое такое место, где вам было лучше, чем здесь. Это ведь самое главное.

Менген (сдаваясь). Хорошо, хорошо. Сдаюсь. Пусть будет по-вашему. Только отвяжитесь. Я понять не могу, где я, что со мной, – когда вы все так на меня накидываетесь. Остаюсь, женюсь на ней. Все сделаю, только чтобы жить спокойно. Ну, теперь вы довольны?

Элли. Нет. Я, в сущности, никогда не собиралась женить вас на себе, мистер Менген. В глубине души – никогда. Я только хотела испытать свои силы. Проверить, можете ли вы устоять, если я захочу!

Менген (в негодовании). Как! Вы хотите сказать, что теперь, после того как я так благородно поступил, вы собираетесь отказаться от меня?

Леди Эттеруорд. На вашем месте я бы не стала так торопиться, мисс Дэн. Вы в любое время, до самой последней минуты, успеете отказаться от мистера Менгена. В его положении разориться довольно трудно. Вы можете вести очень комфортабельную жизнь, пользуясь тем, что он слывет таким богачом.

Элли. Я не могу пойти на двоемужество.

Миссис Хэшебай, леди Эттеруорд, Менген, Гектор (все сразу). Двоемужество! Что вы такое городите? Двоемужество! Что вы хотите сказать, мисс Дэн? Двоемужество! Вы хотите сказать, что вы уже замужем? Двоемужество! Действительно, загадка!

Элли. Всего только полчаса тому назад капитан Шотовер взял меня в белые жены.

Миссис Хэшебай. Элли! Что за чушь! Где?

Элли. В небесах, где совершаются все истинные браки.

Леди Эттеруорд. Ну, знаете, мисс Дэн! Ну, знаешь, папа!

Менген. И он еще говорил мне, что я слишком стар! А сам-то, мумия этакая!

Гектор (цитируя Шелли).

Элли. Да, я, Элли Дэн, отдала свое разбитое сердце, мою сильную, здоровую душу ее естественному капитану, моему духовному супругу и второму отцу. (Подсовывает руку капитана под свою и нежно ее поглаживает.)

Капитан крепко спит.

Миссис Хэшебай. Ах, как это умно с вашей стороны, деточка. Необыкновенно умно! Альфред, вам никогда не сравняться с Элли. Куда там! вы должны удовольствоваться маленькой порцией меня.

Менген (сопит и вытирает глаза). Это бессердечно… (Задыхается от огорчения.)

Леди Эттеруорд. Вы удачно отделались, мистер Менген. Мисс Дэн – такая самонадеянная молодая особа, я первый раз вижу такую, с тех пор как вернулась в Англию.

Миссис Хэшебай. О, Элли вовсе не самонадеянная. Ведь правда, милочка?

Элли. Теперь я знаю свою силу, Гесиона.

Менген. Бесстыжая, вот как ее надо назвать.

Миссис Хэшебай. Ш‑шшш… ш‑шшш… Альфред, не надо грубить. Разве вы не чувствуете, как прекрасна эта брачная ночь, этот брак, заключенный в небесах? Разве вы не счастливы, вы и Гектор? Откройте глаза. Эдди и Элли достаточно хороши, чтобы понравиться самому требовательному мужчине. Мы живем, и любим, и ни о чем не думаем. И все это мы, женщины, устроили для вас. Почему же, скажите во имя здравого смысла, вы все еще продолжаете вести себя так, будто вы два жалких, брошенных человека?

Капитан Шотовер. Я вам говорю, что от счастья проку мало. Вы можете быть счастливы только тогда, когда вы наполовину живы. Вот я сейчас – наполовину мертвец, а счастливее, чем я был когда-то в молодости. Но и моему счастью нет благословения божьего.

Элли (с просветленным лицом). Жить в благословении! Вот что мне надо. Теперь я понимаю, почему я на самом деле не могу выйти замуж за мистера Менгена. В нашем браке не могло быть благословения. Благословение в моем разбитом сердце. Благословение в вашей красоте, Гесиона. Благословение в душе вашего отца. Даже в выдумках Марка есть благословение. Но в деньгах мистера Менгена никакого благословения нет.

Менген. Ни слова не понимаю.

Элли. Я тоже. Но я знаю, что это что-то значит.

Менген. Не говорите только, что у нас были какие-нибудь заминки с благословением. Я готов был откопать епископа, чтобы он нас благословил и повенчал.

Миссис Хэшебай. Ну, не болван ли он, милочка?

Гектор (гневно). Довольно вам издеваться над этим человеком. Все мы болваны.

Мадзини, в пижаме и в ярком шелковом халате, выходит из дома, и подходит к леди Эттеруорд.

Миссис Хэшебай. А! Вот идет единственный человек, который сумел устоять против меня. Что такое случилось, мистер Дэн? Уж не пожар ли?

Мадзини. Нет, что вы! Ничего не случилось. Но как можно спать, когда у тебя под окном такая интересная беседа, да еще при этом такая замечательная ночь. Просто не утерпел и решил присоединиться к вам. О чем это здесь шла речь?

Миссис Хэшебай. О, здесь происходят удивительные вещи, солдат свободы.

Гектор. Вот, например, Менген, в качестве практика и дельца, пытался раздеться здесь при всех. И потерпел позорное поражение. Тогда как вы, в качестве идеалиста, блестяще преуспели в том же самом.

Мадзини. Надеюсь, вы не в претензии, что я в таком виде, Миссис Хэшебай? (Садится на складной стул.)

Миссис Хэшебай. Напротив. Я бы предпочла вас всегда в таком виде.

Леди Эттеруорд. Брак вашей дочери, мистер Дэн, расстроился. У мистера Менгена, которого мы все считали капиталистом, оказывается, ровно ничего нет.

Мадзини. Ну, я-то, разумеется, знал это, леди Эттеруорд. Но если люди верят в него и дают ему деньги, тогда как в меня они не верят и денег мне не дают, то как я могу настаивать, чтобы бедняжка Элли рассчитывала на меня?

Менген. Пожалуйста, только не воображайте, будто у меня ничего нет. Я…

Гектор. Ах, ради бога, без объяснений! Мы поняли. У вас есть тысячи фунтов в долгосрочных векселях, пятьдесят тысяч паев, которым цена десять пенсов за дюжину, и полдюжины таблеток цианистого калия, чтобы покончить с собой в ту минуту, когда вас прижмут к стенке. Вот и все ваши миллионы.

Мадзини. Нет, нет, нет! Он вполне честный человек. Все предприятия, с которыми он имеет дело, совершенно подлинные и вполне законные предприятия.

Гектор (с отвращением). Гм. Даже и плут-то не крупный.

Менген. Это вы так думаете. Но для кой-кого из честных людей оказался даже слишком крупным.

Леди Эттеруорд. Вам никак не угодишь, мистер Менген. Вы решили быть сразу и не богатым и не бедным, и не честным и не бесчестным.

Менген. А вы опять за свое. С тех пор как я вступил в этот дурацкий дом, из меня все время шута делают. А я ведь такой же человек, как в Сити, так и здесь.

Элли (мелодично). Да, это дурацкий дом… Это нелепо счастливый дом, это душераздирающий дом, дом без всяких основ. Я буду называть его домом, где разбиваются сердца.

Миссис Хэшебай. Перестаньте, Элли. А то я завою как зверь.

Менген начинает понемногу всхлипывать. Ну вот, вы уже довели Альфреда.

Элли. Мне он больше нравится, когда он воет.

Капитан Шотовер. Молчать!

Менген затихает.

Пусть сердца разбиваются в безмолвии.

Гектор. А вы согласны с этим именем для вашего дома?

Капитан Шотовер. Это не дом мой, это моя берлога.

Гектор. Мы слишком зажились здесь. Мы не живем в этом доме, мы в нем просто на ролях привидений.

Леди Эттеруорд (с надрывом). Это просто ужасно представить себе, что вы здесь сидели все эти годы, когда я весь свет успела объехать. Мне удалось бежать отсюда еще в юности. А теперь этот дом потянул меня обратно. Он хочет разбить и мое сердце. Но это у него не выйдет. Я простилась с ним и с вами. Глупо было возвращаться. Но я как-то расчувствовалась – вспомнила папу, Гесиону и старые места… Мне казалось, будто они зовут меня.

Мадзини. Но ведь это совершенно естественное, хорошее человеческое чувство, леди Эттеруорд.

Леди Эттеруорд. Вот и я так думала, мистер Дэн. Но теперь я вижу, что это были просто последствия гриппа. И я убедилась, что меня здесь не помнят и не хотят.

Капитан Шотовер. Ты уехала, потому что ты не нуждалась в нас. Разве это не разбило сердце твоего отца? Ты вырвала себя отсюда с корнем. А земля залечила раны, дала свежие всходы и забыла тебя. Какое ты имела право возвращаться и бередить старые раны?

Миссис Хэшебай. Ты сначала показалась мне совершенно чужой, Эдди. Но сейчас мне кажется, что ты никогда и не уезжала.

Леди Эттеруорд. Спасибо тебе, Гесиона; но мой грипп теперь совершенно прошел. И пусть этот дом будет домом разбитых сердец – для вас, мисс Дэн, и для этого господина из Сити, который так плохо владеет собой; а для меня это просто бестолковая и неряшливая вилла, даже без конюшни.

Гектор. Где обитает…

Элли. Старый, выживший из ума капитан и юная певица, которая преклоняется перед ним.

Миссис Хэшебай. И беспутная матрона, старающаяся скрыть второй подбородок и расплывающиеся телеса и тщетно пытающаяся пленить прирожденного солдата свободы.

Мадзини. Ну что вы, миссис Хэшебай!..

Менген. И еще член правительства его величества короля, награжденный здесь званием болвана. Не забудьте о нем, леди Эттеруорд.

Леди Эттеруорд. И весьма очаровательный джентльмен, основная профессия которого – быть мужем моей сестры.

Гектор. Целая серия идиотов с разбитыми сердцами.

Мадзини. Ах нет! Я бы сказал, если вы разрешите, – весьма и весьма удачны образцы всего, что только есть лучшего в нашей английской культуре. Вы обаятельные люди, очень передовые, без всяких предрассудков, открытые, человечные, не считающиеся ни с какими условностями, демократы, свободомыслящие – словом, у вас все качества, которыми дорожит мыслящий человек.

Миссис Хэшебай. Вы слишком превозносите нас, Мадзини.

Мадзини. Нет, я не льщу, серьезно. Где бы я мог чувствовать себя так непринужденно в пижаме? Я иногда вижу во сне, что я нахожусь в очень изысканном обществе и вдруг обнаруживаю, что на мне нет ничего, кроме пижамы. А иногда и пижамы нет. И я всякий раз чувствую, что я просто сгораю от стыда. А здесь я ничего этого не испытываю; мне кажется, что так и надо.

Леди Эттеруорд. Совершенно безошибочный признак того, что вы не находитесь в действительно изысканном обществе, мистер Дэн. Если бы вы были у меня в доме, вы бы чувствовали себя очень неловко.

Мадзини. Я приложу все старания, чтобы держаться подальше от вашего дома, леди Эттеруорд.

Леди Эттеруорд. Вот и неправильно, мистер Дэн. Я позаботилась бы о том, чтобы вы чувствовали себя вполне удобно. И вам не пришлось бы ломать себе голову над тем, в каком халате вам надо появиться за обедом: в пурпурно-золотом или малиново-изумрудном. Делая такие нелепые вещи, вы усложняете жизнь, вместо того чтобы упрощать ее.

Элли. В вашем доме сердца не разбиваются, не правда ли, леди Эттеруорд?

Гектор. Нет, она сама разбивает сердца в этом своем удобном доме. И тот несчастный там наверху со своей флейтой воет так же, когда она выворачивает ему сердце наизнанку, как воет Менген, когда моя жена проделывает то же с ним.

Леди Эттеруорд. Это потому, что Рэнделу больше нечего делать, как позволять разбивать себе сердце. Это для него такое же занятие, как мытье головы. Поищите кого-нибудь, кто разбил бы сердце Гастингсу!

Капитан Шотовер. Чурбан в конце концов оказывается в выигрыше.

Леди Эттеруорд. Я с величайшим удовольствием вернусь к моему чурбану, когда мне до смерти надоест эта ваша компания умников.

Менген (обиженно). Я и не думал выдавать себя за умника.

Леди Эттеруорд. Ах, я и забыла о вас, мистер Менген.

Менген. Ну, я что-то этого не вижу.

Леди Эттеруорд. Вы, может быть, не очень умны, мистер Менген, но вы человек преуспевающий.

Менген. Но я совсем не хочу, чтобы на меня смотрели только как на преуспевающего человека. У меня тоже есть воображение, как и у всякого другого. Вот, например, сейчас у меня предчувствие…

Миссис Хэшебай. Нет, вы просто невозможны, Альфред. Целый вечер я за вами ухаживаю, а вы ни о чем другом не думаете, кроме вашего нелепого предчувствия. Вы мне прямо надоели с этим. Идемте. Вы мне будете читать стихи при свете звезд. (Тащит его в глубь сада в темноту.)

Менген (плаксиво, из темноты). Вам хорошо потешаться надо мной. Но если бы вы только знали…

Гектор (досадливо). Чем все это кончится?

Мадзини. Ничем не кончится, мистер Хэшебай. Жизнь – она ведь не кончается. Она идет себе и идет.

Элли. О, вечно так не может идти. Я всегда чего-то жду. Я не знаю, что это такое, только жизнь должна ведь прийти к какой-то цели.

Леди Эттеруорд. Для молодой женщины вашего возраста – это ребенок.

Гектор. Да, черт побери, но у меня тоже такое чувство. А я не могу родить ребенка.

Леди Эттеруорд. Передав ваши полномочия, Гектор…

Гектор. Да есть у меня дети. Все это для меня уже позади. А все-таки я чувствую, что так это не может продолжаться. Вот мы сидим здесь, болтаем и предоставляем все на свете Менгенам, случаю и сатане. Подумайте только на минуту о тех разрушительных силах, которые имеются у Менгена и у его восхищающейся друг другом шайки. Ведь это истинное сумасшествие! Все равно как дать в руки невоспитанному ребенку в качестве игрушки заряженную торпеду, пусть поиграет в землетрясение.

Мадзини. Да, это верно. Я часто об этом думал, когда был молод.

Гектор. Думать! Что толку об этом думать?! Почему вы ничего не сделали?

Мадзини. Да нет, я делал. Я был в разных кружках, обществах, произносил речи, статьи писал. То есть все, что было в моих силах. Но знаете ли, хоть люди в этих кружках и были уверены, что они знают больше, чем Менген, многие из них и не подумали бы сунуться туда, если бы они знали столько, сколько он знает. Видите ли, им никогда не приходилось иметь дело с деньгами или держать в повиновении людей. Каждый год я ждал революции или какого-нибудь ужасного взрыва: казалось просто немыслимым, что мы можем вечно вот так путаться и топтаться на месте. Но ничего не случилось. За исключением, конечно, обычных для нас Явлений – нищеты, преступлений, пьянства, к чему все уж привыкли. И ни когда ничего не случается. Просто удивительно, если принять во внимание все обстоятельства, до чего мы мирно и гладко существуем…

Леди Эттеруорд. Может быть, кто-нибудь поумнее вас с мистером Менгеном все время заботился об этом?

Мадзини. Возможно. Хотя меня воспитали в неверии, у меня часто бывает такое чувство, что в общем можно довольно много сказать в пользу теории о всемогущем Провидении.

Леди Эттеруорд. Провидение! Я имела в виду Гастингса.

Мадзини. Ах, простите, я вас не понял, леди Эттеруорд.

Капитан Шотовер. Всякий пьяный шкипер верит в Провидение. Но один из способов Провидения обращаться с пьяными шкиперами – швырять их о скалы.

Мадзини. Конечно, на море так оно и есть. Но в политике, уверяю вас, они просто садятся в лужу. Ничего не случается.

Капитан Шотовер. На море с морем ничего не случается. И с небом ничего не случается. Солнце восходит с востока и садится на западе. Месяц из серпа превращается в дуговую лампу и появляется все позже и позже, пока не утонет в солнечном свете, как все остальное тонет во мраке. После тайфуна летучие рыбы на солнце сверкают, точно птицы. Удивительно – принимая во внимание все обстоятельства, – как они существуют. Ничего не случается, кроме пустяков, о которых и говорить-то не стоит.

Элли. И что же это такое, о капитан, мой капитан?

Капитан Шотовер (мрачно). Ничего. Кроме того, что корабль пьяного шкипера разбивается о скалы, гнилые доски разлетаются в щепы, ржавые болты разъезжаются и команда идет ко всем чертям, как крысы в капкане.

Элли. Мораль: не надо пить рома.

Капитан Шотовер (запальчиво). Это ложь, дитя. Пусть человек за день выпьет хоть десять бочек рома, он не пьяный шкипер, пока он ведет свой корабль. Пока он не сбивается с пути, стоит на мостике, держит руль – он не пьяница. А вот человек, который лежит у себя на койке, доверившись Провидению, – вот этого я называю пьяным шкипером, хоть он, может быть, ничего не пил, кроме воды из реки Иорданской.

Элли. Замечательно! А все-таки вы за целый час не выпили ли капли. Вот видите, ром вам вовсе и не нужен. Ваша душа жива.

Капитан Шотовер. Это эхо. Только эхо. Последний выстрел прогремел много лет тому назад.

Гектор. А этот корабль, на котором мы все плывем? Эта темница душ, которую мы зовем Англией?

Капитан Шотовер. Капитан ее валяется у себя на койке и сосет прямо из бутылки сточную воду. А команда дуется в кубрике в карты. Налетят, разобьются и потонут. Вы что думаете, законы Господни отменены в пользу Англии только потому, что мы здесь родились?

Гектор. Да не хочу я тонуть, как крыса в трюме. Я хочу жить. Но что я должен делать?

Капитан Шотовер. Что делать? Чего проще – изучить, в чем заключаются ваши обязанности настоящего англичанина.

Гектор. А разрешите узнать, в чем заключаются мои обязанности англичанина?

Капитан Шотовер. Навигация. Изучите ее и живите. Или пренебрегите ею и будьте прокляты во веки веков.

Элли. Тихонько, тихонько. Вы утомляетесь. Вам вредно.

Мадзини. Когда-то я об этом думал, капитан. Но, уверяю вас, все равно ничего не случится.

Слышится отдаленный глухой взрыв.

Гектор (вскакивая). Что это такое?

Капитан Шотовер. Что-то случилось. (Свистит в свисток.) Впереди опасность! Берегись!

Свет гаснет.

Гектор (в бешенстве). Кто погасил свет? Кто смел погасить свет?

Няня выбегает из дома на середину эспланады.

Няня. Я, сэр. Из полиции позвонили и сказали, что мы будем отвечать, если не погасим свет.

Гектор. Его сейчас будет видно на сотни миль. (Бросается в дом.)

Няня. Говорят, от дома приходского священника не осталось ничего, кроме груды кирпичей. Если мы его не приютим на ночь, ему негде будет голову приклонить.

Капитан Шотовер. Церковь швырнуло на скалы, ее разнесет в щепы. Я говорил ему, что так оно и случится, если она не будет держать курс в открытое море Господне.

Няня. А вам всем велено идти в подвал.

Капитан Шотовер. Ступай туда сама. Ты и вся команда. И прикройте люки.

Няня. Чтобы я стала прятаться рядом с этим трусом, за которого я когда-то вышла замуж?! Да я лучше на крышу полезу.

Свет снова вспыхивает.

Вон мистер Хэшебай опять зажег.

Вор (бежит бегом, взывая к няне Гинесс). Да где же эта песочная яма? Мне мальчишка на кухне сказал, что там погреб есть. А от подвалов толку мало. Где песочная яма, где она, капитан?

Няня. Иди вон туда, все прямо, мимо флагштока. Так прямо и уткнешься туда – даст бог, сломаешь там свою проклятую шею. (Презрительно толкает его в сторону, а сама идет к гамаку и становится у его изголовья, как когда-то она стояла у колыбели Ариадны.)

Доносится второй, еще более громкий взрыв. Вор останавливается и стоит, дрожа всем телом.

Элли (вставая). Это уже ближе.

Капитан Шотовер. Следующий попадет к нам. (Встает.) Встать всем перед судилищем.

Вор. О господи боже мой! (В панике бежит мимо флагштока и исчезает в темноте.)

Миссис Хэшебай (задыхаясь, появляется из темноты). Кто это тут пробежал? (Подходит к Элли.) Вы слышали взрывы? А этот звук в небе? Чудесно! Точно настоящий оркестр! Бетховен.

Элли. Вот правда, Гесиона, это Бетховен.

В неистовом восторге бросаются друг к другу в объятия. Свет становится ярче.

Мадзини (в беспокойстве). Свет что-то уж очень яркий.

Няня (смотрит на дом). Это мистер Хэшебай зажигает свет во всем доме и срывает шторы.

Рэндел (выбегает в пижаме, растерянно размахивая флейтой). Ариадна, душа моя, радость моя! Идемте в подвал! Умоляю вас!

Леди Эттеруорд (совершенно невозмутимо лежа в гамаке). Жена резидента – в подвале, с прислугой! Ну, Рэндел!

Рэндел. А что ж мне делать, если вас убьют?

Леди Эттеруорд. Вас, вероятно, тоже убьют, Рэндел. А ну-ка покажите, что вы не трусите, и поиграйте нам на флейте. Пожалуйста, сыграйте нам «Пылайте, огни очагов».

Няня (мрачно). Уж насчет того, чтобы пылало, они позаботятся, вон эти…эти…

Рэндел (пытается играть). У меня губы трясутся. Не могу ни звука сыграть.

Мадзини. Надеюсь, бедняга Менген цел и невредим?

Миссис Хэшебай. Он спрятался в песочной яме.

Капитан Шотовер. Мой динамит привлек его туда. Десница Божья.

Гектор (выходит из дома и большими шагами идет на прежнее место). Мало света. Нам бы надо до небес пылать.

Элли (вся дрожа от возбуждения). Зажгите дом, Марк.

Миссис Хэшебай. Мой дом? Ни за что!

Гектор. Я уж думал об этом. Да не поспеть теперь.

Капитан Шотовер. Час суда настал. Мужество не спасет вас. Но оно покажет, что души ваши еще живы.

Миссис Хэшебай. Ш‑шшш… Слушайте. Слышите, вот сейчас? Как это великолепно!

Все поворачиваются спиной к дому и прислушиваются глядя вверх.

Гектор (внушительно). Мисс Дэн, вам совершенно не годится оставаться здесь. Мы все из этого дома – мошки, летящие на огонь. А вам бы лучше в подвал пойти.

Элли (презрительно). Не думаю.

Мадзини. Элли, дорогая… Пойти в подвал, в этом же нет ничего унизительного. Всякий офицер скомандовал бы своим солдатам: марш в укрытия! Мистер Хэшебай ведет себя здесь как любитель. Менген и вор поступили совершенно разумно. Вот они-то и уцелеют.

Элли. Пусть уцелеют. Я буду вести себя как любитель. А вот ты зачем подвергаешь себя опасности?

Мадзини. Подумать только, какой опасности подвергают себя эти бедняги – там, наверху.

Няня. О них еще думать! Убийцы проклятые! Скажете тоже.

Страшный взрыв сотрясает землю. Они откидываются на своих сиденьях, кое-кто хватается за ближайшую опору. Слышно, как из окон со звоном вылетают разбитые стекла.

Мадзини. Никто не ранен?

Гектор. Куда попало?

Няня (со злорадством). Прямо в песочную яму. Своими глазами видела. Так ему и надо. Сама видела. (Со злобным смехом бежит к песочной яме.)

Гектор. Одним мужем стало меньше на свете.

Капитан Шотовер. Тридцать фунтов первоклассного динамита – и попусту!

Мадзини. Ах, бедный Менген!

Гектор. Да что вы, бессмертный, что ли, что жалеете его? Теперь наша очередь.

Все молча, в страшном напряжении, ждут. Гесиона и Элли крепко держат друг друга за руки. Доносится отдаленный взрыв.

Миссис Хэшебай (выпуская руку Элли). Ах, они пролетели мимо!

Леди Эттеруорд. Опасность миновала. Рэндел, идите спать.

Капитан Шотовер. Все по местам. Корабль невредим. (Садится и тут же засыпает.)

Элли (в отчаянии). Невредим!

Гектор (с омерзением). Да. Невредим. И до чего же опять стало невыносимо скучно. (Садится.)

Мадзини (садясь). Как я, оказывается, ошибся, – ведь вот мы все уцелели, а Менген и вор…

Гектор. Два вора…

Леди Эттеруорд. …два деловых человека.

Мадзини. …оба погибли. А бедному священнику придется, по-видимому, строить себе новый дом.

Миссис Хэшебай. Но какое замечательное ощущение! Я думаю, может быть, они завтра опять прилетят.

Элли (сияя в предвкушении этого). Ах, я тоже думаю!

Рэнделу удается наконец изобразить на флейте «Пылайте, огни очагов».